Ну, Владимире… попомнишь!
— Ну куда ж ты теперь? — шёпот княгини был жарок и обжигал ухо гридня. — Тебя ж стража в переходе увидит…
— Надо идти, — негромко обронил Стемид, приподымаясь на локте. — Стража стражей… мало ли зачем гридень к княгине заходил. А вот ежели Владимир…
— Не придёт, — успокоила княгиня, опрокидывая его на спину, и дразнящее улыбнулась. — Не гневи свою госпожу, останься, Стемидушка…
После, когда уже схлынула страсть, и они лежали обочь, тая в блаженстве, княгиня вдруг приподнялась на локтях и, нагая и прекрасная, жарко выдохнула гридню в лицо:
— Я никому не верю, Стемид. Никому, опричь тебя и… — она помедлила и мотнула головой в сторону двери, — и Варяжко. Даже Свенельду не особенно верю. Ты должен дойти раньше Волчара, и Рарог должен быть у нас. Сможешь?
Стемид наклонил голову, и огоньки в его глазах погасли:
— Да, госпожа…
Могучий гридень смолк, оборвав свою речь на полуслове, заглушённый поцелуем своей госпожи.
2
Здоровенный волк — с полугодовалого телёнка ростом — стоял на опушке березняка, приподняв правую лапу. Он напряжённо смотрел в сторону веси, где тусклым огоньком светилось окошко.
Там, внутри, изредка мелькала девичья тень, тонкая и гибкая, в льняном платье. Казалось, она чего-то ждёт. Чего? Кто знает?
Волк подошёл к огромной разлапистой ёлке, лёг под нависшей над землёй низкой веткой в снег. На его морде виднелась намёрзшая слеза — в уголке правого глаза. Ёлка нависла над ним огромной снеговой шапкой…
Некрас открыл глаза.
В тереме было тихо — слуги уже почти угомонились, их вообще осталось человека два-три, остальные ещё днём уехали в Берестово с матерью и сестрой. И родня, и дворня взаболь поверили басне Некраса про ссору отца с великим князем, стало быть, сплетня эта уже завтра начнёт гулять по Киеву. Хоть так помогу отцу, — ворохнулась у Некраса неспокойная совесть. Не смог поехать с ним… да что там не смог — не восхотел! Не моё это дело — ловить непокорных воевод.
А что — твоё? Искать меч Святослава Игорича невесть для кого?
А почто — невесть? Ещё как весть.
— А что, отче, — спросил вдруг Волчар посреди отцова рассказа, когда тот на миг умолк, — а какой род на Руси с нами во вражде?
Отец запнулся, помолчал, вперив в Некраса режущий взгляд.
— А… что?
— Да так… слышал я ныне кое-что…
— Про Багулу-переяславца слыхал? — спросил Волчий Хвост, помолчав несколько времени.
— Ну как же…
— Ну так вот… — воевода вновь помолчал. — Мы с ним ещё с Вольгиных времён во вражде. Вражда, вестимо, не кровная и уж тем паче, не родовая, а всё же…
— А почто? — непонимающе поднял брови Волчар.
— А за любовь, — пояснил Волчий Хвост спокойно. — Он к твоей матери переже меня сватался, да только поворот получил. А я — нет. Вот тогда всё и началось.
Багула-переяславец… кто ж про него не слыхал. Тот, что в битве при Итиле застрелил самого козарского хакана и был после того взят Святославом в дружину. Ныне он жил в Киеве… совсем недалеко от семейства Волчьего Хвоста. И подвизался при дружине великой княгини Рогнеды Рогволодовны…
О боги! Рогнеда!
Некрас молниеносно сел, успев краем глаза уловить своё отражение в полированном зерцале — красная рожа перекошена, веки опухли, глаза вытаращены. Но ему было не до смеха. Волчар замер на месте с открытым ртом, потрясённый одной короткой и простой мыслью.
Он знал только одну женщину среди вятших, к которой прочно налипло среди киевской знати назвище Горислава.
Только одну…
Бывшую полоцкую княжну, а ныне — великую княгиню Рогнеду Рогволодовну.
Жену великого князя Владимира Святославича.
Насильно взятую им на пепелище Полоцка близ её отца и братьев, только что убитых по его приказу.
Рогнеда-Горислава!..
Волчар сжал виски пальцами. Что это было? Мгновение высшей мудрости? Провидение? Память случайно подслушанного разговора? Иное ли что-то?
И голос, кой ему всё время казался знакомым. И запах! Запах духов грецких, кои имели только жёны великого князя.
И ведь чародей… спроста ль он из полочан-то?
Некрас застонал, мотая головой.
Р-рогнеда-Гор-рислава!
Мать вашу, да во что ж это он встрял? Говорят ведь умные люди: не путайся в дела власть предержащих. Там, где великая княгиня потеряет свободу на пару месяцев, он, мелкая сошка, останется без головы. Мать вашу с гульбища вниз головой, через тройной плетень, вперехлёст по мосту да в гнилое бучило!
И что теперь? К великому князю идти, всё рассказывать? И на дыбу враз угодишь за поклёп на великую княгиню.
Скрыться куда-нито? Скроешься, как же… Да и куда?
Стало быть, надо идти за мечом…
Волчар собрался быстро. С собой он не брал ничего — всё, что надо, есть в Берестове.
Тихо, стараясь не скрипнуть половицей или ступенькой, Волчар выскользнул из изложни, спустился по лестнице в гостевую горницу и вышел на крыльцо. Во дворе тоже было тихо. Обычно неслись голоса из молодечной, где жили кмети отцовой дружины, ныне же отец всех забрал с собой.
Некрас уже подходил к конюшне, когда его настиг утробный рык. Обернулся — сзади, припав на мощные лапы, стоял, скаля немаленькие зубы, отцовский пёс Серко, и в его глазах недобро горели тусклые зелёные огоньки. Волчар опешил: Серко никогда не путал татей не только с домочадцами, но и с гостями! Ныне же он не в шутку намеревался прыгнуть на младшего хозяина: задние лапы уже подбирались под брюхо.
— Серко! — прошипел Некрас, садясь на корточки.
Пёс недоумённо моргнул, неуверенно рыкнул — хозяина он явно не узнавал! Глаза говорили ему одно, а вот чутьё — вовсе иное. Мотнул головой, фыркнул и нерешительно вильнул хвостом.
— Серко, — вдругорядь позвал кметь.
Пёс нерешительно сделал шаг навстречь, но тут его шерсть вновь вздыбилась, — он чуял что-то странное и непонятное. Слышно было, как клокочет в глотке сдавленное глухое рычание, как звенит в воздухе нечеловеческая тревога — словно струны на гуслях лопались.
Серко сдался первым — глухо рявкнув, он затрусил в сторону. Некрас же отворил ворота в конюшню. Его буланый приветственно фыркнул было и потянулся за угощением, но тут же хрипло взоржал и в ужасе шарахнулся опричь. Встревоженные кони забились в стойлах, проснулся конюх — холоп-степняк, так и спавший в конюшне. Он выскочил из своего закута с кистенём в руке, чумной со сна и с всклокоченными волосами, смешной и страшный одновременно, глянул очумело:
— Боярич?
— Спи, — велел ему кметь, подходя к Буланому. Тот косил глазами, приплясывая и всхрапывая в страхе. Рука хозяина медленно зависла в воздухе — миг! — и стремительно вцепилась коню в ноздри. Буланый вновь ржанул, попытался вырваться и даже укусить, но Волчар уже вспрыгнул верхом. Колени кметя жёсткими клещами сжали конские бока, и Буланый вдруг угомонился.
