— Мерзкая воровка!
Какое-то время женщина гналась за ней, потом, ругаясь, отстала.
Не смогла догнать ваганку.
Ката спряталась за сугробом. Она дрожала от холода. Отец говорил ей, что любой сезон для чего-то нужен в природе, но как же она ненавидела сезон Короса! Она ненавидела и свою меховую одежду. Мех колол и щипался, словно тело Каты отказывалось носить его. В холодное время отец одевался в шубу из медвежьей шкуры, а у Каты шубка была из кроличьей и заячьей шерсти. Девочка называла эту одежду «погребальным саваном» и с радостью бы отказалась от нее, но стоило ей сбросить шубу, как пронизывающий холод заставлял её снова одеться. Для Каты носить шубу из шкурок зверей казалось воровством, и теперь, когда черно-белое безмолвие сковало мир, ей казалось, что она платит за это воровство. В теплое время года Ката была принцессой Диколесья, а в холода принцесса становилась рабыней. Как она страдала из-за того, что не могла свободно гулять по лесу! Приходилось торчать в пещере до конца сезона Короса. Даже у очага отец и дочь кутались в меха и питались кореньями и высушенными ягодами. Только в те дни, когда не валил снег, отец отпускал Кату погулять, будто держал её на поводке и в прямом, и в переносном смысле. «Девочка, не уходи далеко», — наставлял Кату Вольверон. «Девочка, возвращайся поскорее», — говорил он, пока Ката натягивала варежки и мокасины. Потом девочка отправлялась на поиски мха, ягод Короса или хвороста.
Она не рассказывала отцу о том, что ходила в деревню.
Ката посмотрела на небо. Небо выглядело зловеще и хмуро. Вот-вот мог пойти снег, а она растеряла дрова, собранные за день. И не собрала ничего, кроме горстки черных, горьких семян. Ката вскочила и побежала к лесу, продираясь сквозь колючие кусты на опушке.
Но вдруг она остановилась на бегу и упала в снег.
Голоса.
— Не надо, Полти! Я больше не хочу!
— Давай, Боб, лови!
— Не могу!
— Да вот он! Лови же!
— Ой!
Что-то упало.
— Да ты как баба, Боб!
Ката раздвинула замерзшие ветки и выглянула. Мальчишки возвращались из леса и приближались к тому месту, где она спряталась. Они толкались и наклонялись к земле, играя в какую-то странную игру. Изо рта у мальчишек валил пар, их голоса гулко разлетались в морозном чистом воздухе. Ката крепко сжала губы. Взгляд девочки метался. Что-то было не так, как раньше. Ребят стало меньше. Раньше их было столько, сколько пальцев на руке у Каты. А теперь впереди шли только двое, а еще двое отстали. Кто из них кто, понять было трудно, так как все были одеты в толстые меховые полушубки. Ката узнала только жирного и тощего. Двое отставших шли рядышком. Что-то случилось.
Но вели себя ребята как обычно.
— Давай, Боб. Твоя очередь бросать!
— Не хочу, Полти!
— Давай, давай же!
Мальчишки перебрасывались каким-то тяжелым предметом. Только сейчас, когда мальчишка по кличке Боб наклонился и подобрал то, чем они швырялись, Ката поняла, что это такое. Уже повалил хлопьями снег, стало плохо видно. Но Ката успела разглядеть кровавый след на снегу, тянувшийся за компанией деревенских ребят. И еще она увидела, что двое отставших ребят несли длинную суковатую палку.
А на палке висели тушки убитых зверьков.
Боб держал за уши кролика. На снег медленно капала кровь. Он забросил зверька за спину, и длинные ноги кролика взлетели в воздух, описали дугу и задели мальчишку за плечо.
— Как баба, бросаешь, Боб! — расхохотался Полти.
— Полти, заткнись!
И Боб бросил кролика.
Нельзя упускать такую возможность! Ката вскочила, подпрыгнула и схватила истекавшего кровью зверька.
— Эй, хватайте ее!
Жирный мальчишка бросился за Катой, но он был слишком неуклюж. В тяжелой шубе, в толстых варежках, он спотыкался и падал, да вдобавок у него на шее висело ожерелье из ловушек, капканов и рогаток. А вот Ката, хоть и была одета в меховую шубку, бежала быстро. Мокасины легко несли её по поскрипывавшему снегу.
Она скрылась из виду.
— Треклятая маленькая воровка!
Полти обернулся. Физиономия его раскраснелась, меховая шапка съехала на глаза. Он был готов выругать дружков за то, что никто не бросился следом за девчонкой, но решил, что уж если он не смог изловить эту мерзкую ваганку, то и никто из друзей и подавно не догнал бы ее.
— Она, наверное, голодает, Полти, — высказал предположение Боб. Он очень обрадовался, что игре пришел конец. Теперь ему вообще перестали нравиться игры, предлагаемые Полти. Надо сказать, что с тех пор, как Пятерка стала Четверкой, им вместе уже не было так весело, как раньше.
— Голодает? — вспылил Полти. — Ну а теперь ты поголодаешь, милосердный прислужник Агониса! Чьего кролика ты отдал этой ваганской засранке? Отвечай, Боб, чьего?
— Чего ты? — промямлил Боб. Его мордашка посинела от холода.
— Своего кролика. Ты че, не слышишь?
— Так нечестно!
Мгновение Полти не двигался с места — стоял, тяжело дыша, затем шагнул к Бобу, поднял руки и изо всей силы ударил друга в грудь. Даже не крикнув, хилый Боб повалился на спину.
— Пошли, вы, там! — крикнул Полти двоим отставшим дружкам. — Ну, пошли же!
Боб лежал на снегу и смотрел, как мимо него проходят друзья. Небо из грязно-белого стало серым. Скоро снег повалит еще сильнее. Детям пора было возвращаться домой.
Ката спряталась.
В чаще Диколесья девочка сидела на корточках, осыпаемая снегом. К груди она прижимала истекавшего кровью кролика. Она спасла его, отобрала у Пятерки, которая больше не была Пятеркой, но Ката понимала, что кролика уже не спасти. Девочка попыталась соединить свое сознание с сознанием кролика, но кролик не отвечал ей. Пустота… Кролик отправился в царство мертвых. Это царство оставалось для Каты непонятным, неведомым. Это царство озадачивало ее, потому что мертвые пребывали как бы в двух местах сразу: их тела оставались на земле, а их суть куда-то уходила.
Возвращались ли они?
Девочка бережно опустила кролика на снег. Пора было возвращаться к отцу, но если бы она принесла ему мертвого кролика, отец бы сказал, что это — добыча, что её надо употребить с пользой. Они бы взяли у кролика шкурку и мясо. «Но если бы кролик вдруг решил вернуться, — думала Ката, — что бы он тогда стал делать?» Она забросала трупик кролика снегом, встала и понуро побрела прочь.
Бедный кролик. Завтра Ката вернется сюда и посмотрит, на месте ли он. Вдруг он оживет — тогда они подружатся.
Отцу Ката ничего не сказала. Он не увидел, естественно, крови, накапавшей на шубку дочери, но что-то почувствовал, а когда спросил, что случилось, девочка ответила:
