Вдруг запор ворот громко щелкнул и дверь, противно скрипнув, распахнулась.
— Смотри-ка, приглашает нас хозяин, — удивленно произнёс Морозко.
Никита в нерешительности мялся перед открытой дверью.
— А мне чего-то не по себе! Превратит он нас в жаб или червей…
— Не дрейфь! — Морозко уже переступил порог. — Что-то подсказывает мне — всё нормально будет!
— Тебе виднее, — нехотя согласился Никита, — ты ж всё-таки волхв, хоть и не доученный.
И словно бык на бойню понуро пошёл вслед за другом.
Дом за оградой был маленький и неказистый, сложенный, как и частокол из нетесаных брёвен. На ветхом крылечке сидела старушка. Ничего страшного в её облике не было, скорее наоборот, она глядела на путешественников словно мать на неразумные чада.
— Гости дорогие пожаловали! — весело произнесла старушка. — Давненько у меня человечьим духом не пахло!
Она мило улыбнулась, блеснув двумя рядами ровных, ослепительно белых зубов, так не вязавшихся с её возрастом. Все так же мило улыбаясь, она поинтересовалась:
— Долю пытаем, а хлопцы?
Друзья поклонились старухе до земли.
— Исполать тебе, бабушка!
— Ты уж прости нас, бабуля, что незваными гостями к тебе явились, — вежливо сказал Морозко. — Но раз уж мы здесь, то давай, как положено — накорми, в баньке помой, спать уложи, а потом уже и спрашивай…
— Молод ты ишшо меня учить, — перебила парня старуха. — А где, кем и что положено, я и без тебя знаю!
Она легко поднялась, словно молодуха, и приглашающим жестом поманила парней за собой:
— Проходите гости дорогие! Чем богаты, тем и рады!
И исчезла в пугающей темноте дверного проема.
— А ну как сожрет? — прошептал Кожемяка. — Зубы видел?
— А! Пропадать так с музыкой!
Махнув рукой, Морозко нагнулся, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку, и тоже исчез в темноте.
— Была — ни была! — решился Кожемяка.
— Стой! — остановил его властный окрик хозяйки. — Нечего в дом эту железяку тащить!
Никита вздрогнул и остановился.
— У крыльца оставь! Бывший хозяин её мне известен. Никогда он мне не нравился, шаромыга этот, как впрочем, и сестренка его — Марена! Так что меч сымай, или во дворе ночевать будешь!
Никита немного подумал, затем решительно сбросил лямки перевязи с плеч. Но оставлять чудесное оружие без присмотра не хотелось.
— Не боись! Никто твою железку не возьмёт! — успокоила старуха. — Себе дороже. Так, где — же… ага вот, — внутри хатку озарил неровный свет лампы. -
… и не дай тебе, что б сюды бывший хозяин припёрси! Ничего хорошего из этого не выйдет!
— Не припрётся, — встрял Кожемяка, — я его мертвым видел!
— Не смеши, — фыркнула старуха, — боги не умирают… хотя давненько о нём слышно не было.
— Да не сойти мне с этого места! — обиделся Кожемяка. — Своими руками из его скрюченных пальцев меч выковыривал! Ни капли жизни в нём не осталось — труха одна!
— Правда, бабушка, — подтвердил Морозко.
— Ладно, забыли. А то вспомни Мора, он и появится. А лучше б выкинул ты эту дрянь! — посоветовала она. — Ну не хочешь — дело твоё, бросай её у крыльца и заходи. Накормлю вас горемычных.
Внутри избушка была чистой и опрятной. Большая печь с лежанкой, лавки стол — всё как у людей. Удивило друзей отсутствие в избушке колдовских принадлежностей: трав чародейных, лягух сушёных, летучих мышей толчёных и другие причиндалов, коих у всякой уважающей себя ведьмы должно быть в изобилии.
— Садитесь, гости дорогие! — пропела бабка, указывая приятелям на лавку. — Давненько ко мне никто не захаживал, — суетилась она возле печи, открывая заслонку.
В нос приятелям шибанул одуряющий запах печёной утки и разваристой гречневой каши. Бабка ловко подцепила горшок ухватом и поставила его перед носом оголодавших парней. Их желудки радостно взвыли, а руки сами потянулись к истекающей жиром утке. Но голод не помешал приятелям заметить, что в печи углей не было. Но это их не испугало: они наперебой отрывали куски сочного мяса и забрасывали их в бездонные глубины урчащих желудков. Вмиг от утки не осталось и костей. Настал черёд гречневой каши. Ложки мелькали с удивительной быстротой, сталкивались в чугунке и дальше продолжали свой путь. Под весёлый перестук ложек старушка вышла из избы. Когда с кашей было покончено, парни, сыто рыгнув, отвалились от стола.
— Ну, горемыки, червячка заморили? — стоя на пороге, спросила старуха. — Банька готова уж, опосля покушаем по-настоящему!
Она в предвкушении потерла руку об руку и вышла из избушки.
— Чего это она откушает по-настоящему? — судорожно сглотнув остатки каши, прошептал Никита. — Уж не нами ли закусить собралась? Сначала накормит, помоет, а потом сожрёт с потрохами — благо чистые, да еще и гречкой нашпигованные!
— А мне она наоборот такой миленькой старушкой показалась, — не согласился Морозко.
— Сожрёт, точно сожрёт! Ладно, пойдём в баньке перед смертью попаримся! — набрался решимости Никита и встал из-за стола. — Хоть в навье царство чистыми придём!
— А я, Никита, как-то баньку не очень, это… уважаю. Жарко там, дышать нечем… Лучше иди-ка ты один! Я тебя здесь подожду.
— Ты чего это, друга одного хочешь бросить? Если вместе, то вместе до конца…Давай, не упрямься, банька это… это ух…
Он выдернул Морозку из-за стола, и они вместе вышли на улицу.
Туман, преследовавший друзей на болоте, рассеялся. Луна поливала землю бледным светом, однако вокруг было сносно видно. Из баньки уже вовсю валил дым.
— Ты, бабуль, по черному топишь чего — ли? — поинтересовался Кожемяка.
— По чёрному, внучек, по черному, — в тон ему отвечала старуха. — Путную печурку сложить некому — одинокая я!
— Ладно, бабка, завтра поможем тебе: и печурку сварганим, сруб колодезный сгнивший поправим. Ну и еще чего по мелочи…
— Ой спасибо, ребятки, — заохала старуха. — Ну вы айдате мойтеся, а я чего ить на стол соберу, — с этими слова она исчезла в избушке.
— Ну и наобещал ты со страху, — толкнув локтем в бок Никиту, рассмеялся Морозко.
— Ничего не со страху, — начал отпираться Кожемяка. — Просто бабку пожалел, тяжко ей одной в этакой глуши. Ну и к тому же подумает — жрать нас или мы так больше пользы принесём. А то вполне могла в баньке этой и зажарить. Вона как натопила.
— Во, во! И я о том же! Ну её эту баньку. В речушке какой-нибудь…
— Не ной, Морозко! Я тя еще научу, как парится надо. Пошли, прогорело вроде уже — не дымит.
Они вошли в малюсенький предбанничек и начали сбрасывать грязную одежду в угол, на лавку.
