Толман больше не раздумывал, ведь демон обещал ему всё, к чему он так давно и безуспешно стремился:
— Что требуется от меня, великий бог!
Мор взревел с такой силой, что дрогнула земля и пыль закрыла небо:
— Жертва!!!
— Я принесу тебе в жертву лучшего коня…
— Коня?!! Ты наверно не понял, — Мор захохотал. — Мне нужна человеческая жертва…жертва…жертва…
Толман вскрикнул и проснулся. Он опять находился в своей юрте.
— Неужели это всё только сон, — подумал со страхом Толман. — Нет! Всё было настолько реально…Чуждый бог обещал ему все прелести жизни, в обмен на такую малость — чью-нибудь жизнь. Принести жертву этому богу для Толмана не составило бы труда, но… Но больше всего его страшил гнев родных племенных богов.
— Мало — ли, что Мор там наобещал! Сможет ли он его защитить от их гнева? — думал Толман, ворочаясь на теплых шкурах.
Рядом противно сопела наложница. Её мерный сап раздражал и нервировал хана. Бессознательно Толман нащупал нож лежащий в изголовье. Взяв в руки оружие, он понял, что пойдет до конца по тропинке, указанной древним демоном. Приняв решение, хан с силой вонзил нож в грудь спящей рабыни, предварительно зажав ей рот. Та вздрогнула и забилась в конвульсиях. Это продолжалось недолго, вскоре она затихла навсегда. Отточенным движением Толман распластал грудь наложницы. Недрогнувшей рукой вырвал её трепыхающееся сердце. Запах крови пьянил лучше всякого кумыса. На заплетающихся ногах, с ног до головы забрызганный кровью, Толман подошёл к золотому идолу. Упав перед ним на колени, хан положил к его ногам всё еще слегка бьющееся сердце рабыни. Затем окровавленными пальцами он провёл по его губам:
— Жертвую Мору!
Глаза идола открылись, полыхнув ярким огнём. И хан услышал слова древнего демона:
— Жертва принята!
После этих слов силы покинули хана. Он без чувств упал к ногам своего нового божества.
* * *
Несчастный странник, связанный по рукам и ногам, лежал неподвижно всю ночь. По приказу хана его оставили в живых до утра дожидаться своей невесёлой участи. Вытащив старика из юрты повелителя, стражники грубо кинули его на пыльную степную землю вблизи сторожевого костра, вволю попинав лазутчика ногами. Ближе к рассвету старик заворочался, но бдительная стража, утомлённая бессонной ночью, не обратила на него никакого внимания. Глаза пленника широко раскрылись, в них вместо зрачков бушевал всепожирающий пекленский жар.
— Жертва принята, — сказал он, легко поднимаясь на ноги.
Жалкие путы рассыпались в прах, им не под силу удержать возродившегося Мора. Стражники опешили. С земли вместо убогого немощного старика поднялся грозный великан. Заминка длилась недолго — сказывалась выучка. Уже через мгновение стражи обнажили кривые сабли и с жутким воем бросились в атаку. Мор лишь презрительно скривил губы. Первого стража он сломал играючи, только дабы почувствовать вновь обретенную силу. Калечить и убивать свою будущую паству он не хотел. От второго отмахнулся словно от надоедливой мухи, но и от этого удара воин отлетел от бога на несколько саженей и замер в неподвижности. Только третьему стражу удалось достать Мора саблей… но отточенный булат не встретил на своём пути никакого сопротивления, великан исчез, словно его никогда и не было. Только лежащие неподвижно тела свидетельствовали о недавней схватке.
— Повелитель!
Карачун ворвался в шатёр Толмана словно ураган.
— Лазутчик сбежал! Убил стражу… — он осёкся.
Выпотрошенная рабыня и окровавленное тело Толмана, лежащего навзничь, привело его в ужас. Телохранитель, потеряв голову, кинулся к своему господину. Бережно перевернув его на спину, Карачун приложил ухо к залитой кровью груди хана. Сердце билось — повелитель жив. Толман с трудом открыл глаза: вокруг всё плыло. Наконец, ему удалось задержать взгляд на лице Карачуна.
— Это ты, — с облегчением прошептал хан.
— Господин, что случилось? — взволнованный голос Карачуна дрожал.
— Позже… позже расскажу. А сейчас распорядись… пусть здесь уберут!
Он вяло кивнул головой в сторону мертвой наложницы.
Весь последующий день Толман не находил себе места. Его до дрожи в коленях страшил гнев покровителей рода. Но богам как всегда не было дела до пятнадцатого сына хана Кури. Небо не обрушилось на землю, его не сожгло небесным огнём, не растоптала копытами повелительница лошадей. Одним словом, с ним ничего не случилось. Боги не замечали столь мелкую букашку, или не хотели замечать. Но на всякий случай Толман не выходил из своего шатра весь день, с нетерпением дожидаясь ночи. И вот долгожданная накрыла своим черным покрывалом землю. Сон не шел к Толману, сказывалось напряжение прошедшего дня. Хан долго ворочался, пока его взгляд не упал на золотого идола.
— Приди! — воззвал Толман к Мору, и в следующее мгновенье провалился в глубокий сон.
Снова мрачная серая пустошь ни капли не изменившаяся с прошлого раза. На этот раз Толман стоял у подножия величественного костяного трона, искусно украшенного страшными резными масками духов тьмы. На троне восседал Мор. Увидев хана, он радушно улыбнулся:
— Ты принял верное решение хан Толман! Если ты будешь и дальше слушать меня, то я могу предсказать твое недалёкое будущее: хан объединенных печенежских плёмен, великий завоеватель, и прочая, прочая, прочая… Но для достижения этого нужно вот что…
Холодный ночной ветер разорвал клочья тумана, и взорам изумленных путников предстал частокол. Толстые нетесаные бревна частокола венчали многочисленные черепа: человечьи, лосиные, медвежьи и волчьи, даже какие-то неведомые, коих было больше. Черепа светились в темноте мертвенным голубым светом, напоминая лесные бродячие огоньки.
— Вот тебе и костерок, — пробормотал Кожемяка, — никак на Ягу наткнулись!
— Яга не Яга, но не простой человек здесь живёт!
— Сожрёт, как пить дать, сожрёт! — расстроился Никита.
— Двум смертям не бывать… — хорохорился Морозко. — Пошли что ли?
На поперечной балке ворот висела огромная желтая черепушка, увенчанная острыми рогами, которые росли, как ни странно, прямо из пасти. Едва только друзья приблизились к воротам, глазницы черепа ярко загорелись.
— Слышь, Морозко, — прошептал Кожемяка, — эта зверюга нас разглядывает.
— Разглядывает, — согласился парень. — Только не зверюга, а сам хозяин сейчас ее глазами смотрит.
Вдруг запор ворот громко щелкнул и дверь, противно скрипнув, распахнулась.
— Смотри-ка, приглашает нас хозяин, — удивленно произнёс Морозко.
