Их было шестеро, в темно-зеленых одеждах. Их форма означала, что вряд ли они разбойники, и это хорошо. Гораздо менее ободряющим было то, что трое из них уже держали наготове луки со стрелами, нацеленными на него прежде, чем прозвучали слова приветствия или вызова. Еще больше опасений внушало то, что их предводитель, сидящий на коне в нескольких шагах впереди и в стороне от остальных, был мускулистым, темнокожим, усатым аримондцем. Опыт походов Блэза в нескольких странах и одна схватка на мечах, о которой он предпочитал не помнить ничего, кроме урока, который получил, научили Блэза с большой осторожностью относиться к смуглым воинам из этой жаркой, сухой земли по ту сторону западных гор. Особенно когда они командуют людьми, целящимися ему в грудь из луков.
Блэз вытянул перед собой пустые ладони и громко крикнул против ветра:
— Приветствую вас, кораны. Я путешественник на дороге Арбонны. Я никому не хочу нанести оскорбления и полагаю, что никого не оскорбил. — Он замолчал, наблюдая, и держал руки вытянутыми, чтобы их можно было видеть. Однажды на турнире в Ауленсбурге он победил четырех человек, но здесь их было шесть, и с луками.
Аримондец дернул повод, и его конь, поистине прекрасный вороной, сделал вперед несколько беспокойных шагов.
— Боевые кораны в доспехах иногда наносят оскорбление самим своим существованием, — сказал этот человек. — Кому ты служишь? — Он безупречно говорил на арбоннском языке, без намека на акцент. Он явно не был чужаком на этой земле. И еще он был наблюдателен. Доспехи Блэза лежали на спине пони, хорошо завернутые; наверное, аримондец по форме догадался, что это такое.
Но Блэз также имел привычку пристально наблюдать за людьми, особенно в такой ситуации, как эта, и боковым зрением увидел, как один из лучников при этом вопросе подался вперед, словно ждал ответа.
Блэз старался выиграть время. Он не совсем понимал, что здесь происходит. Разбойники на дорогах — одно дело, но эти люди явно обучены и также явно контролируют эту часть дороги. Он пожалел, что не изучил более внимательно карту перед отъездом из Бауда. Полезно было бы знать, чьи это земли. Ему следовало задать больше вопросов на постоялом дворе вчера вечером.
Он сказал:
— Я мирно путешествую по открытой дороге. И не собираюсь вторгаться в чужие владения. Если таковы ваши обвинения, то я с радостью уплачу справедливое возмещение.
— Я задал вопрос, — резко произнес аримондец. — Отвечай.
Услышав этот тон, Блэз почувствовал, как у него пересохло во рту, а внутри начал подниматься знакомый гнев. У него был меч, и его лук висел под рукой у седла, но если люди, стоящие за аримондцем, умеют стрелять, то пытаться драться безнадежно. Блэз подумал о том, чтобы перерезать веревку, связывающую пони с его серым, и пуститься в бегство, но ему очень не хотелось бросать доспехи, не меньше, чем бежать от аримондца.
— Я не привык докладывать о своих делах незнакомцам с луками наготове.
Аримондец медленно улыбнулся, словно эти слова стали для него нежданным подарком. Левой рукой он сделал небрежное, грациозное движение. Все три лучника пустили стрелы. Через мгновение вьючный пони Блэза, со странным, стонущим звуком, рухнул у него за спиной. Две стрелы торчали у него из шеи, а одна чуть пониже, у сердца. Пони был мертв. А лучники уже зарядили три новые стрелы.
Чувствуя, как кровь отливает от его лица, Блэз услышал смех аримондца.
— Скажи, — лениво произнес этот человек, — не изменишь ли ты своим привычкам, когда будешь лежать нагой и связанный, лицом в пыли, чтобы послужить моему удовольствию, подобно мальчику, купленному на час? — Двое других людей, без луков, без видимых указаний разошлись в противоположные стороны, отрезав Блэзу пути к отступлению. Один из них широко ухмылялся, как заметил Блэз.
— Я задал вопрос, — мягко продолжал аримондец. Ветер утих: его голос далеко разнесся в тишине. — Следующим умрет конь, если я не получу ответа. Кому ты едешь служить, северянин?
Виновата была его борода, разумеется: она выдавала его, как клеймо вора или синие одежды жреца Коранноса. Блэз медленно перевел дыхание и, изо всех сил стараясь сдержать гнев, попытался найти убежище в тени великих — как не раз выражался Рюдель.
— Эн Бертран де Талаир нанял меня на один сезон, — произнес он.
Они убили коня.
Но Блэз уже был предупрежден тем, как напрягся один из лучников. Эту его привычку он заметил в тот первый раз, когда был задан вопрос, и успел освободить ноги из стремян, еще не закончив предложения. Он приземлился с противоположной стороны от заржавшего жеребца и одним и тем же движением выхватил свой лук и толкнул умирающего коня вниз, к себе, чтобы он заслонил его, когда Блэз упадет. Выстрелив почти из положения лежа, он убил корана с северной стороны, повернулся и застрелил того, кто охранял тропу с юга, раньше, чем три лучника сумели сделать следующий залп. Потом распластался на земле.
Две стрелы снова попали в коня, а третья просвистела над его головой. Блэз привстал на колено и дважды выстрелил, почти без паузы. Один лучник умер, с воплем, как его конь, второй упал молча, со стрелой в горле. Третий заколебался, приоткрыв в растерянности рот. Блэз вложил третью стрелу и хладнокровно пронзил ему грудь. Он увидел, как яркая кровь расплылась по темно-зеленой тунике перед тем, как этот человек упал.
Внезапно стало очень тихо.
Аримондец не шевелился. Его мощный вороной чистокровный жеребец стоял неподвижно, как статуя, хотя его ноздри широко раздувались.
— Вот теперь ты нанес оскорбление, — произнес смуглый человек, его голос по-прежнему был бархатным и мягким. — Я вижу, ты умеешь стрелять из укрытия. Теперь выходи, и посмотрим, владеешь ли ты мечом, как муж среди мужей. Я сойду с коня.
Блэз встал.
— Если бы я считал тебя мужем, то так и сделал бы, — ответил он. Его голос ему самому показался до странности пустым. Слишком знакомые барабаны гремели у него в голове, и ярость его еще не покинула. — Мне нужен твой конь. Когда я поеду на нем, то буду думать о тебе с удовольствием. — И с этими словами он пустил шестую стрелу, пронзившую сердце аримондца.
Тот от удара резко покачнулся назад, цепляясь за последние мгновения жизни под сверкающим солнцем. Блэз увидел, как он выхватил кинжал, один из грозных, кривых кинжалов его страны, и глубоко вонзил его, уже начиная падать из седла, в горло своего вороного жеребца.
Он упал на землю, когда его конь высоко вскинулся на дыбы, крича от ярости и страха. Он упал, но тут же снова поднялся, с громким ржанием, молотя воздух передними копытами. Блэз вложил последнюю стрелу и выпустил ее, с огромным сожалением, чтобы избавить это великолепное животное от боли. Жеребец упал, перекатился на бок. Его копыта еще раз лягнули воздух и замерли.
