Император отнял ладонь от лица и с любопытством смотрел на мальчика. Он улыбался, и Коклосу захотелось плясать, прыгать и хлопать в ладоши, он стосковался по этой улыбке «братца». Карлик засопел, подался к кровати, на которой устроили Алекиана и глядел во все глаза, будто боялся, что улыбка исчезнет.
— Ваше величество, — продолжал тем временем Эрствин. От волнения он совсем не видел пантомимы участников аудиенции, — прежде чем мы станем говорить об этих вещах, я должен напомнить о солдатах. Они сейчас в лагере, при них нет никакого начальства, кроме нескольких сеньоров, да и те не знают, что делать и чего им ожидать. Нужно отдать распоряжения, разослать дозоры, выставить часовых… Там же люди… ими никто не командует…
Алекиан улыбнулся совсем тепло.
— Милый граф, мы весьма признательны за добрый совет. Поистине, сам Гилфинг послал этого юношу нам в скорбный час! Что скажешь, Коклос, мы к тебе обращаемся.
— Хвала Пресветлому, наконец-то ты спросил моего мнения, я уже соскучился без твоих вопросов, — Коклос важно вытянулся во весь свой невеликий рост, — а ведь сколько раз, сколько раз повторял: слушай советов дурака, и у тебя все будет отлично! Конечно, граф прав, наши олухи там без присмотра, а они же словно дети! Одно славно, не разбегутся, в этой стране им бежать некуда.
— Мастер Гиптис, как себя чувствует наш маршал?
— Плох, — Гиптис сохранял на лице маску равнодушия. — Нужен кто-то другой. У нас под рукой нет никого лучше гвардейских сержантов.
— Сержантов… Вот что, мастер, распорядитесь позвать сюда герцога Тегвина, ему будет дана аудиенция. Немедленно.
Изумруд вышел, и вместо него в комнату вошли двое гвардейцев — те, что несли прежде караул на лестнице. Казалось бы, ничего особенного: если прежде безопасность его величества гарантировал придворный маг, то с его уходом потребовалась замена. Гвардейцы с привычно бесстрастными лицами заняли места справа и слева от кровати. Мечи они держали обнаженными, как и полагается во время аудиенции. Парни были рослые, ловкие — да иным не доверили бы беречь его величество.
Карикан, хотя и сделал вид, будто спокоен, словно невзначай опустил ладонь на пояс — его пальцы почти касались эфеса меча. При этом он бросил взгляд в окно — ставни распахнуты, а этажи здесь низенькие, второй этаж — совсем невысоко.
— Ну, братец, теперь мы можем заняться и этим господином, — напомнил Коклос, — пока он не дал стрекача. Вон как в окно пялится. Что за люди нынче при дворе… так и норовят сбежать от собственного счастья! Вот в старые добрые времена все было иначе, верно, господин граф?
Коклос подмигнул Счастливчику.
— Я жду решения вашего величества. Моя вина вам известна, — произнес Кари. — Известен и приговор суда, и все прочее…
— Что-то желаете сказать в свое оправдание? — спросил Алекиан. Он больше не улыбался.
* * *
— Нет. Я не собираюсь оправдываться, — Кари говорил совсем тихо, но в комнате все молчали, и его голос звучал вполне отчетливо, — я предлагаю свою верность. Как в старые добрые времена, о которых вспомнил сэр Полгнома. Что было, то было — и ушло! Присутствующие здесь господа могут немало рассказать о том, что я достойно служил в нынешней кампании, и надеюсь оказаться куда более полезным… если будет у меня такая возможность.
— И ни о чем не желаете попросить? — уточнил Алекиан.
— Лишь об одном. Прошу не судить моего сына и не переносить мою вину на него. Он не знал обо мне ничего, не знал, кто его отец. Я… по совести говоря, больше всего я казню себя именно за то, что оставил Джейема и мать без опеки. Я нашел сына лишь за день до того, как он отправился в поход с графом Эрствином. Будьте милостивы с Джейемом. Он ни в чем не виноват, а заслуги его велики.
— Оставь это мне, папаша, — важно заявил Коклос, — ты хорошо воспитал сына, он славный парень и отличный воин, он спас мою бесценную жизнь на поле брани! Вообще-то он заслуживает награды! Я распоряжусь, чтобы твою методику воспитания переписали в тысяче экземпляров и разослали по всем городам империи. Все отцы должны воспользоваться твоим опытом! Надо же, как остроумно — оставить без опеки лет на двадцать! Весьма удачная находка! А знаешь… ведь со мной было, помнится, то же самое! И снова отличный результат! Я настаиваю: детей нужно воспитывать именно так, как этот негодный Карикан и мой папаша, имени которого я не знаю! Мы получим поколение героев.
— Сэр Карикан, преклоните колено и выслушайте наше решение, — промолвил император.
Кари неохотно опустился на колено. При этом движении его рука, лежавшая на ремне, переместилась на эфес. Джейем переменил позу и перенес вес тела на здоровую ногу — естественная реакция хромого человека. Отец и сын не глядели друг на друга, но их движения приобрели странную согласованность.
Алекиан выпрямил спину…
— Ну, давай уже милуй, что ли, скорей, — проворчал Коклос. — А то сейчас явится этот вечно надутый герцог Тильский… начнутся препирательства… и опять ничего не успеем.
Эрствин тяжело вздохнул и попутался заглянуть в глаза императора, но взгляд Алекиана был устремлен поверх голов. Юный граф готов был просить и настаивать, он уже собрался с духом и теперь ждал лишь приговора, который можно было бы оспорить… Аньг подмигнул императору…
— Принимая во внимание срок давности, новые заслуги и искреннее раскаяние, — скучным голосом затянул Алекиан, потом улыбнулся и совсем другим тоном закончил, — сэр Карикан, вы прощены. Старые вины, о которых нам известно, отпущены. Да и как иначе, если за вас просят герои нынешней войны! Теперь мы желаем услышать, нет ли за вами новых прегрешений. Где и как вы провели эти двадцать лет? Если вы в чем-либо еще виновны, то лучше покайтесь теперь, нынче у вас наилучший шанс. Говорите, сэр. И можете встать.
Карикан поднялся.
— Ваше императорское величество, боюсь вас разочаровать… я был там и сям, но всегда рядом, я ни разу не пересек границ империи. Да и грешил… скучно грешил, честно сказать, ничего примечательного.
— Ваш соратник или, верней сказать, соучастник, Слепнег, стал предателем и служит Королю-под-горой, — желчно заметил Гиптис. — Неужто за вами не водится ничего в таком духе?
— Ничего более тяжкого, нежели обычный разбой, мастер, — учтиво поклонился Изумруду Кари. — Но ведь разбой — не великий грех? Говорят, сам Фаларик Великий с этого начинал. Ну а последний год я провел в Альде. Это было, вероятно, самое спокойное время в моей жизни.
— В Альде славные повара, там отменно кормят, — оживился Коклос. — Тебе повезло, граф.
