– Это еще что за балаган? – рявкнул он так, что, казалось, задрожали каменные стены. Возможно, он даже вложил Благодать в силу голоса.
– Вот они, Савва Ильич, – подсказал один из «старшаков». – Видел одного в коридоре, бежал прямиком сюда. Потом голоса, звуки, возня – и мы за вами побежали.
Ага. Савва Ильич. Значит, это был господин Мустофин – выходец из казанского дворянского рода. Куратор Домашнего корпуса.
Поздравляю, Миха, мы влипли по-крупному. Впрочем, все пока шло по плану.
«Миша, там конец!» – верещал напуганный Ронцов у меня в голове. – «Это… Это…»
«Заткнись и не паникуй. Все под контролем».
«Что ты задумал?»
«Просто заткнись и выложи все как на духу, если Мустофин начнет расспрашивать».
Я шагнул вперед, закрывая товарищей собой:
– Михаил Соколов, первый курс, группа 1Б. Позвольте мне все объяснить, ваше высокоблагородие, – сказал я. – Произошло нападение на первокурсника.
– Объяснитесь у меня в кабинете, – сухо сказал куратор и кивнул остальным «старшакам». – Сопроводите господ ко мне. Немедленно.
* * *
Алабышев, Гордеев и Высоцкий сидели напротив и взирали на нас с плохо скрываемой ненавистью. Теперь я хотя бы знал, кто есть кто: Алабышеву досталось дверью от Малыша, а Высоцкого я впечатал в стену.
Отплевываясь кровью и потирая ссадины, второкурсники молча слушали рассказ главного потерпевшего.
– Собственно, я сам виноват. Друзья предупреждали, что мое происхождение вызовет негодование некоторых персон, а я усугубил свое положение, отправившись гулять по другим этажам…
– Это никого не оправдывает, – возразил Мустофин и перевел внимательный взгляд темных глаз на меня. – Есть что добавить, Михаил Николаевич?
Я виновато развел руки в стороны.
– Отпираться не буду. На стороне нападавших было численное превосходство, поэтому я воспользовался родовой силой для защиты товарища. Сожалею. Что пришлось к этому прибегнуть, однако поступил бы точно так же в любом другом случае. Не люблю, когда толпой нападают на тех, кто не может или боится дать отпор.
Мустофин тяжело вздохнул, словно проглатывал длинную тираду, которую собирался на нас вывалить. Второкурсники, явно уже бывавшие в этом кабинете, инстинктивно вжали головы в плечи. Я же, наоборот, выкатил спину колесом – мне стыдиться было нечего.
– Об одном прошу, – добавил я. – Ронцова и Рахманинова пощадите. Одного побили, второй вообще под конец подошел и случайно Алабышеву по лбу врезал. Силу применял только я.
Мустофин поправил накрахмаленный воротник форменной сорочки, и я заметил на одном из его пальцев фамильный перстень-печатку. Золотой с рубином, все дорого-богато. Сам же он оказался относительно молодым мужчиной с щегольскими замашками и сталью в голосе. Веяло от него силой, хотя он ни разу ее перед нами не явил. Но тут мой родовой источник снова отозвался – передо мной был потомок князей, причем кровь у него была немного другая. Сильная, горячая, но безрассудством там не пахло.
– Что ж, господа, – обратился он к второкурсникам. – Я безмерно разочарован. Потомки столь древних и уважаемых родов – Гордеевых, Высоцких, Алабушевых… А повели себя как шайка лиговской шпаны. Где ваше благородство? Куда испарилась честь? Или присутствие незаконнорожденного княжича настолько вас оскорбило, что разум отшибло?
Последние слова он договорил, приподнявшись над столом, и второкурсники словно по команде отшатнулись назад.
– Я могу списать поведение Соколова на горячность, хотя он и признает, что нарушил правила сознательно. Но вы… Горько слышать. Казалось бы, спустя год обучения вы уже должны были осознать, что сословие наше неравномерно и состоит из множества прослоек. И что каждому из вас волей-неволей придется сталкиваться не только с равными по происхождению, но и уважать их качества – как личные, так и профессиональные. Я уже молчу о том, что любую неприязнь можно излить на тренировках и честных поединках – для этого созданы все условия. Словом, вы будете наказаны по всей строгости, господа.
Мы с Рахманиновым и Ронцовым слушали вкрадчивый голос Мустофина, затаив дыхание. Было что-то неуловимо опасное в этом человеке. Несмотря на относительно безобидный вид, он буквально излучал тьму.
– Согласен, что мы облажались, – наконец произнес Гордеев. – И примем наказание.
– Другой вариант не предусматривается. Все трое будут отстранены от занятий на неделю. Каждый из вас отправится на исправительные работы на благо Аудиториума. Алабышев неделю помоет посуду. Высоцкий станет помогать нашим дворникам. Гордеев отправится в прачечную. Там нужна сила. И, разумеется, никто не освобождает вас от учебы. Как будете добывать конспекты, ваши проблемы. Аудиториум – не ясли, да и вы уже не первокурсники.
Все трое нападавших выслушали вердикт молча. Я наблюдал за их лицами и видел, как по ним пробежала рябь отвращения, когда Мустофин озвучил плебейские задания. Полагаю, это он подобрал специально – дабы сбить спесь с зарвавшихся студентов.
– Что до Соколова… – куратор внимательно на меня посмотрел и скрестил руки на груди. – Принимая во внимание положение новичка, искреннее желание спасти и чистосердечное признание, а также попытку взять всю вину на себя… Отработка двух недель в Лабораториуме без отстранения от занятий. С завтрашнего дня все свободное время вы будете проводить за мытьем колб и уборкой последствий экспериментов.
Я кивнул.
– Благодарю за понимание и мягкий приговор, Савва Ильич.
– Работа в Лабораториуме не из легких, – предупредил куратор. – Первым делом выпросите защитную экипировку. Там можно всякими парами надышаться.
– А Ронцов и Рахманинов? – спросил я.
Мустофин скользнул по ним незаинтересованным взглядом.
– Ронцова – в лазарет, Рахманинов не успел влезть в драку. Оба свободны. – Мустофин задержал взгляд на бастарде. – У вас хорошие друзья, Сергей Андреевич. Цените это.
Ронцов улыбнулся кровавой улыбкой.
– Благодарю.
– Господа, вы свободны. Распоряжение с указанием дисциплинарных взысканий будет вывешено на стенде внизу. Заминать этот вопрос я не вижу смысла. Надеюсь, наказание станет назиданием и для остальных.
Я украдкой улыбнулся.
А план-то оказался не таким уж и дырявым. Две недели в Лабораториуме поближе к Голове – именно то, что мне было нужно.
Глава 17
Первыми кабинет Мустафина покинули второкурсники – подорвались так, словно только и ждали команды убираться прочь. Дождавшись их ухода, я поднялся, поклонился куратору и кивком пригласил Ронцова и Малыша за дверь.
– Михаил Николаевич, – позвал меня Мустафин. – Прошу, задержитесь на пару минут.
Я пропустил ребят к дверям и направился обратно к столу куратора.
– Чем могу помочь?
Савва Ильич пристально всматривался в мое лицо и долго не говорил ни слова. Словно сканировал, хотя я не ощутил прикосновения его силы к своему разуму. Наконец, Мустафин устало вздохнул и указал на кресло. Я подчинился и сел на самый краешек, надеясь, что беседа не продлится долго.
И вот чего еще ему от меня понадобилось?
– Вам здесь придется туго, Михаил, – сказал куратор. – Позволите такое краткое обращение к себе?
– Конечно, – кивнул я и улыбнулся. – То, что будет непросто, я понял еще на вступительных испытаниях. Да и раньше предупреждали. Но мой род не ищет легких путей, Савва Ильич. От меня многое зависит, и я осознаю ответственность перед родными.
Но мои слова, казалось, его не убедили.
– Боюсь, сегодняшняя стычка окажется не последней. Это вы понимаете, Михаил?
– Разумеется. И прекрасно осознаю, что сегодняшние события вызовут у некоторых особ лишь больший гнев. Возможно, мне захотят отомстить, да и Ронцову не раз достанется. Другой вопрос, и вопрос к вам, уж не сочтите за наглость. – Я чуть подался вперед и уставился на Мустафина. – Почему Аудиториум не стремится предотвратить подобные нарушения дисциплины?
