Одна из волн особенно сильно ударила в борт, и фонарь угрожающе закачался из стороны в сторону. Остановив это качание рукой, брат-рыцарь Робе́р де Ридфор посчитал, что им всё же стоит обсудить создавшееся положение и первым нарушил молчание:
— Брат Гуго, не стоит ли нам попробовать как можно ближе прижаться к правому берегу, убрать мачту и глубокой ночью попытаться пройти Ульм, только на одних вёслах? Может, удерживающая цепь башня окажется настолько высокой, что мы как-то сумеем провести наши корабли, под свисающей с неё цепью? С Божьей помощью, нам это может и удастся!
— Нет, брат Робе́р, нет. В Ульме о нас уже давно знают. Нас ждут. Наши белые, с красными крестами паруса, ещё недавно бывшие для всех христиан символом глубокого уважения и гарантией помощи, теперь — в насмешку торжествующему Дьяволу!.. — они выдают нас… Поверь — их узнали сразу, ещё тогда, когда эти корабли ещё только шли вверх по течению, на встречу с нами. Не думаю, что в нынешнее время кто-то забудет о трёх шнеккерах тамплиеров…
Бернар де Торнье поднял склонённую к груди голову:
— Да, брат де Ридфор — брат Гуго, как обычно, прав — нам готовят встречу. Местный епископ, конечно же, уже давно получил папскую буллу. Он заставит бургомистра Ульма направить против нас городских стражников, которые — уж в этом-то не может быть никаких сомнений — внимательно следят за рекой и не пропустят нашего появления, будет то ночь или день…
Робер де Ридфор бросил очередной взгляд на Сен-Жерара и сделал ещё одну попытку:
— Тогда, может быть, брат Филипп попробует снова использовать силу своего камня, как он это уже сделал на Сене, когда поднятый им ветер разогнал наши корабли так, что они промчались мимо Шалона, как выпущенные из сарацинского лука стрелы?.. Если он это повторит, то наши шнеккеры на большой скорости подомнут под себя цепь, и наполненные сильным ветром паруса легко перетащат их через неё!
Гуго фон Вайнгартен отрицательно покачал головой:
— Нет, проходя мимо Ульма, Дунай так сужается, что мы не сможем маневрировать, и неминуемо врежемся в берег. Встречи, а значит и боя, нам не избежать…
Ближний к корме конец полога неожиданно отвернулся в сторону и под него зашёл брат-сержант Жак Мотье. Его глаза, из-под широких полей его стальной шапели, блестели холодным огнём тревоги.
Бернар де Торнье, первым встретивший взгляд сержанта, отрывисто бросил:
— Говори!
— Братья-рыцари! По левому берегу виден большой отряд пехоты и лучников. В нём несколько сотен, возможно — что даже полтысячи воинов. Также есть конные, и среди них — точно сказать пока нельзя — но скорее всего, есть рыцари — мы заметили знамя и баннеры.
— Как они далеко? — де Торнье уже разбирал разложенное на покрывавших сундуки овчинах оружие и доспехи.
— До них по прямой — около четверти лье, может немного больше, но русло изгибается, так что время у нас ещё есть…
— Знамёна?! — фон Вайнгартен проверил свой меч и взял в руки большой закрытый шлем. — Какие у них знамёна?
— Я видел жёлтое полотно с чем-то черным, разглядеть точнее было трудно… Баннеры — их несколько — тоже жёлтые.
Де Торнье взглянул на Гуго фон Вайнгартена:
— Ты знаешь, кто это? Вюртембергцы? — тот, не задумываясь, согласно кивнул:
— Да, брат-рыцарь, это они. У них на жёлтых знамёнах, один под другим, изображены чёрные оленьи рога: жёлтое и черное — такого сочетания цветов в этих краях больше нет ни у кого.
Под полог вошли оруженосцы и начали помогать рыцарям, одевать их доспехи. С сожалением отложив в сторону, предложенный его оруженосцем большой боевой топор, Бернар де Торнье проверил надёжность укрепления перевязи с мечом и знаком показал подать ему шлем:
— Значит, ты считаешь, что будет бой?.. Он неизбежен?
Фон Вайнгартен снова согласно кивнул:
— Да. Это люди графа Вюртембергского. Насколько я слышал, он вроде как стал доверенным лицом короля и чувствует себя в Швабии полновластным хозяином. Отрядом, скорее всего, командует кто-то из его вассалов, он не упустит такой добычи, как три шнеккера, которые, по его мнению, можно беззастенчиво разграбить. К тому же, я думаю: он уверен в том, что с нашей стороны серьёзного сопротивления не будет и уже приказал приготовить для нас цепи или верёвки!..
— Если всё действительно так, как ты думаешь, брат Гуго, то он сильно поторопился. Что ж, братья: бой — так бой, — де Торнье всё же передал подоспевшему оруженосцу свой боевой топор — ему было спокойнее от мысли о том, что в бою, если что, он будет с ним рядом, — идём на палубу, посмотрим на этих собак графа Вюртембергского и на того, кто их сюда привёл.
Когда все четверо рыцарей, уже полностью облачённые в доспехи, поднялись на возвышающуюся в носу шнеккера площадку форкастля, до расположившегося на крутом берегу крупного воинского отряда оставалось немногим больше семисот шагов.
В том, что у этого отряда, по отношению к каравану, открыто враждебные намерения, уже через минуту наблюдения, сомневаться не приходилось. Выстроенные на берегу воины были разбиты на две части. Ближе к краю крутого берега, в плотном боевом построении, стояли копьеносцы и мечники, немного выше их расположились многочисленные лучники, уже сейчас готовые к стрельбе по кораблям тамплиеров.
Враг — а в том, что перед ними был враг, сомневаться не приходилось — даже не собирался скрывать свои намерения, поскольку, видимо, хорошо знал о своём подавляющем численном превосходстве. Тем не менее, братья-рыцари, ранее неоднократно вступавшие в сражения даже в куда более неблагоприятных для них условиях, сохраняли полное спокойствие и продолжали внимательно всматриваться в ряды неприятеля, пытаясь поточнее определить его боеспособность, численность, состав и то, каким образом он собирается действовать.
На глаз выходило, что брат-сержант Жак Мотье был прав: вюртембергцев действительно было до полутысячи, причём половину из них составляли лучники, расположившиеся немного выше по склону, в то время как почти у кромки кручи, плотной стеной стояли пешие воины, вооружённые копьями и защищённые сплошной стеной из прямоугольных щитов. За пешим строем находились конные, по-видимому — рыцари, знаменосцы и конные сержанты, Их знамя действительно оказалось именно таким, каким его и описал Гуго фон Вайнгартен.
Белые плащи братьев-рыцарей ярким пятном выделялись на фоне сомкнувшихся вокруг них сержантов, в их чёрных, с красными крестами мантиях. Де Торнье взглянул на стоявшего рядом с ним Жака Мотье:
— Брат-сержант! Распорядись поднять наши паруса и флаги — скрываться и дальше нам нет никакого смысла!.. Я хочу, чтобы над нашими головами реял наш черно-белый «Босеан»!
— Будет исполнено, брат-рыцарь! — повернувшись назад, так, чтобы его было слышно на двух, следующих за их кораблём, шнеккерах, он прокричал, так громко, что был услышан всеми, находящимися на них воинами:
— Поднять паруса! Поднять боевые знамёна!
Заскрипели канаты, и белые с красными крестами паруса, наполняясь ветром, вздулись большими прямоугольниками, а через минуту, на верхушке мачты головного шнеккера развернулось чёрно-белое полотнище боевого знамени тамплиеров — «Босеана». Один из сержантов — закованный в броню знаменосец, в большом рыцарском глухом шлеме, поднялся на форкастль и стал позади рыцарей, в правой руке он держал длинное копьё с укреплённым на нём узким двухцветным баннером. Цвета заполоскавшего на ветру баннера были те же — чёрный и белый.
Бернар де Торнье, всё так же оставаясь лицом к противнику, не оборачиваясь, начал отдавать команды:
— Арбалетчики!.. — зарядить арбалеты! Сержанты!.. — запасные щиты на борта! Готовьте топоры, они пригодятся, чтобы нас не притянули крюка́ми — если зацепятся — рубите верёвки!.. — воины начали собираться на палубе, почти все они уже были вооружены и готовы к бою, некоторые распаковывали уложенные по-походному связки с арбалетными болтами, другие расчехляли боевые топоры, копья, проверяли свои мечи и фальшионы.
