Но любая мечта становится пройденной вершиной. Любая.
И вскоре приходит понимание, что вчера больше нет, а завтра никогда не наступит. Ты можешь дотянуться до любой звезды, но каждый ее восход – это сейчас. Восход больше не приносит ожидания. В жизни нет достижения, потому что завтра не имеет смысла.
И ты понимаешь, как много потерял в момент осуществления самой сокровенной своей мечты, той самой, которую боялся желать, меняя ее на цели. Ты обрел силу и вечность. А потом вдруг понял, что вечность – это постоянное сейчас.
– Почему взрослым приходится расплачиваться за детские ошибки? – негромко спросила Пандора. – Несправедливо. Как думаешь?
Ангел не ответил. Даже деревья притихли. Воздух стал чуть более прозрачным и чуть более густым. Но именно чуть – совсем незаметно для постороннего взгляда. Для глаз и чувств обычных людей.
Пандора усмехнулась: «все понятно», и достала из сумочки телефон на секунду раньше, чем он зазвонил:
– Алло!
– Нам понравилось, как ты отработала в Америке, – произнес нарочито безжизненный голос.
Они всегда выходили на связь анонимно, будто кто-нибудь во всей Вселенной мог подслушать их разговор.
– Да, – безразлично отозвалась женщина. – Меня снова не поймали.
– И не поймают, – пообещал голос. – Ты умная и осторожная. Мы в восхищении.
Пандора посмотрела на могилу, на ангела с прелестным девичьим лицом, на выбитые на мраморе буквы.
– Я хочу вернуться.
Она увидела все, что хотела. Она сделала большую часть работы. Хватит. Здесь слишком опасно.
– Полагаю, это будет преждевременно.
– Коменданты на хвосте.
– Еще нет. Ты их опережаешь, Пандора, и всегда будешь опережать. Все, что им остается, – идти по твоим следам.
Собирать покойников и ломаные «искры».
Пандора неожиданно подумала, что взгляд у мраморного ангела укоряющий. Или просто грустный?
– Мы уверены, что трех оставшихся клиентов ты обработаешь столь же качественно, как и предыдущих.
– Трое – это очень много, – тихо, но твердо произнесла Пандора. – Я хочу вернуться.
– Мы будем недовольны.
– Плевать.
В трубке послышалось шипение.
– Ты меня слышишь?
Шипение перешло в треск, который сначала резко усилился, а затем неожиданно оборвался.
Решил бросить трубку, демонстрируя свое раздражение? Возможно.
«А может, попробовать обойти кордоны? Прорваться?»
Не получится. Возьмут. Земля слишком важна, и Царства обложили ее со всех сторон. Проникнуть и уйти можно лишь при поддержке одного из них. А попадаться нельзя ни тем, ни другим. Потому что…
Пандора, продолжавшая держать возле уха молчавшую трубку, закрыла глаза.
«Потому что и тем, и другим нужен „резчик“, но ни тем, ни другим не нужна „искра“…»
– Я должен был посоветоваться, – сообщил вернувшийся голос. – Если ты покинешь Землю, мы тебя крепко накажем.
«Тоже мне новость».
– Но есть способ разрешить нашу маленькую проблему к взаимному удовольствию, – продолжил голос.
«Сделка?»
Пандора понимала, что просто так от нее не отстанут, не вернут с Земли, несмотря на то, что контракт исполнен больше чем наполовину, и была готова выслушать встречное предложение.
– Говори.
– Обработай одного клиента, и мы в расчете.
– В чем подвох?
– Человек живет в Москве.
– Здесь же Ручной Привод!
– Именно поэтому столь высокая цена: один к трем, – бесстрастно объяснил голос. – Обработаешь, и мы в расчете.
Пандора не думала, что предложение будет столь рискованным. С другой стороны: один к трем. Очень выгодная ставка, если вдуматься.
– Почему Москва?
– Во-первых, нам интересен этот человек. Он очень перспективен для нашего Царства. Во-вторых, это политический вопрос. Мы хотим нанести удар именно в Москве. По Подстанции. Ты взрослая девочка и понимаешь, что такие услуги не забываются. – Голос выдержал паузу. – Мы обещаем полную поддержку, Пандора, мы не хотим тебя терять.
«Разумеется, не хотите. Когда вы еще найдете „резчика“, согласного вернуться на Землю?»
– Договорились?
«А что остается?»
– Да!
Недовольная собой Пандора убрала телефон, поднялась со скамьи, в последний раз посмотрела на грустного ангела и медленно направилась к выходу с кладбища.
* * *
«Господи, такая женщина и без сопровождения? Одна?!»
Идеальный овал лица, большие глаза, пушистые ресницы, тонкий нос, полные губы – лицо настоящей королевы, гордой повелительницы, ради взгляда которой свершаются вселенские безумства.
«Какая красавица!»
Андрей остановился и тряхнул головой.
«Что я делаю?»
Но эта мысль ускользнула, поразив своей глупостью. Что делаю? Восхищаюсь! Любуюсь! Очаровываюсь!
«Какая красавица!»
Удар молнии – вот что это было. Вспышка сверхновой. Разорвавшийся в душе раскаленный шар невыносимой сладости. С Андреем произошло то, что возможно только в юности. Он увидел женщину, мгновенно и полностью поглотившую все его «Я». Андрей не знал, как ее зовут, кто она, откуда взялась, но если бы незнакомка сказала: пади ниц и целуй мою туфлю, не задумываясь, бросился бы на колени. Вот что это было.
«Она – идеал!»
Андрей застыл как вкопанный. В глубине души понимал, что выглядит глупо, что способен вызвать только улыбку, однако ему было плевать. Он нашел свою Галатею. Он пожирал ее глазами. Он наслаждался ее присутствием.
Раскрывший рот юнец.
Разумеется, незнакомка заметила Андрея. Разумеется, она поняла, какое впечатление произвела на юношу. Она могла уйти, посмеявшись над ошарашенным мальчишкой, но вместо этого остановилась в шаге от Андрея и улыбнулась.
– Ему нравилось, когда я так одевалась.
Нет, вы вдумайтесь: ему нравилось! Этого самого «его» черви жрут, а женщина с внешностью королевы приходит на кладбище, одеваясь так, как «ему нравилось»! Кем же был этот «он»?!
– Я…
Взгляд юноши остановился на глубоком декольте женщины, на кружевах лифа, что игриво вылезали за платье, мягко обволакивая полукружья груди. Андрей смутился еще больше. Стал пунцовым.
– Все нормально, мальчик.
– Вам… – Андрей кашлянул. Набрался смелости и посмотрел незнакомке в глаза. – Вам говорили, что вы – богиня?
– И не один раз, – не стала скрывать женщина.
– Все правильно, – пробубнил юноша.
– Но мне нравится слушать комплименты, – закончила женщина.
– А мне их говорить. – Взгляд вновь опустился на кружева. – Вам.
Андрей вдруг подумал, что очаровавшей его незнакомке может быть сколько угодно лет: и двадцать пять, и сорок. Она брала не очарованием молодости, а подлинной, вневременной женской прелестью, зрелой и в то же время – свежей.
