– И куда ходишь?
– А это важно?
– Разумеется.
Бизон задумался. Бандера уставился в карты, его губы беззвучно шевелились. Белобрысый даже не заметил, что толстый енот, к тихой радости окружающих, подобрался к стулу и принялся покусывать его брюки.
– В пику, – выдохнул, наконец, Бизон. – Вот!
И положил на стол девятку.
– Самое смешное, Бизон, тебе было совершенно все равно во что выходить. – Карбид положил рядом семерку. – Потому что все остальное забирает наш друг Бандера.
– Правда?
– Правда. – Герман разложил на столе все свои карты. – Ведь так, Бандера?
Тот громко выругался. И тут же еще раз, вытаскивая лапы Агавы из накладного кармана штанов.
– Пошел прочь, обжора! Не видишь – проигрываю!
Арчибальд и Черепаныч заулыбались. Енот обиженно проворчал что-то и вперевалочку удалился под стул Карбида.
– Йа! – Бизон радостно хлопнул по столу ладонью. – А ты нужный товарищ, брат Бандера! Весь отрицательный «ералаш» собрал! Молодец.
– Не весь, – пробурчал расстроенный парень. – Минус две взятки.
– Минус две пустые взятки!
Заказного «кинга» играли в кинозале, установив на эстраде лакированный, неуместно элегантный ломберный столик на изогнутых ножках. Карбид скинул свитер, оставшись лишь в синей майке с изображением красного гарцующего жеребца и надписью «Кони пляшут!». Он не выпускал изо рта сигару, изрядно надымил, а потому в небольшом зале было довольно душно. Впрочем, никого это обстоятельство не смущало. Черепаныч, четвертый партнер, крутил самокрутки, Арчибальд, не признающий ничего, кроме преферанса, а потому оставшийся зрителем, посасывал коротенькую трубку, Бизон и Бандера периодически тянули сигареты.
– Моя сдача. – Карбид принялся тасовать карты, поглядывая, что Черепаныч записывает в «простыню». – Бандера, ты здорово просел. Смотри, в рабство продадим.
– Кому я нужен?
– Какой-нибудь дамочке сгодишься, брат Бандера, – хихикнул Бизон.
– У тебя «гора» не меньше.
– Меньше.
– Это потому, что Черепаныч пишет, а не я.
– Тебе раз доверили…
– Я не виноват, что вы плохо читаете римские цифры!
– Это были просто черточки!
– Ты идиот, брат Бизон! Если ты плохо учился в школе…
– Благодаря необычности своего явления, кометы, затмения и метеориты, которые обычно называли «падающими звездами», вызывали неподдельное изумление у людей древности, – безапелляционно заявил стоящий в углу приемник. – Им приписывали такие стихийные бедствия, как бури, наводнения и землетрясения. В зороастризме падающие звезды рассматривались как демонические сущности, которые изменяют космический порядок, определяемый системой неподвижных звезд…
Арчибальд, на правах хозяина помещения, поднялся и выключил радио.
Игроки переглянулись.
– Кстати, о сущностях, изменяющих космический порядок, – буркнул Черепаныч. – Кто-нибудь знает, где Ясень?
– Появился с утра невыспавшийся и сказал, что поехал квартиру смотреть, – наябедничал Бизон.
– А то он такой бездомный, что девушку некуда пригласить, – хихикнул Бандера и доложил: – К Зинке спать ездил.
– Кто к ней только не ездил… – задумчиво протянул Карбид.
– Да уж, Ясень не стал оригинальничать, – рассмеялся Бизон, принимая карты.
– Кстати, Герман, как он тебе?
Спросил Черепаныч, но, судя по тому, с каким напряжением четыре пары глаз уставились на коменданта, вопрос интересовал всех. Арчибальд вытащил изо рта трубку, чтобы лучше слышать. Из-под его стула помахивал полосатый хвост.
– Молодой, – коротко ответил Карбид.
– Ясень старше тебя, – негромко напомнил Бизон.
– И много видел, – неожиданно серьезно добавил Бандера.
Вместо коменданта ответил механик:
– Идеалисты поздно взрослеют, – и цокнул языком.
Аскольд Артурович согласно кивнул.
– Злой он, – буркнул Бандера. – Я злых чую.
– Тоже мне, собака-поводырь, – шикнул на приятеля Бизон. – Чуять на кухне надо, где мясо варится, а где картошка. С «искрой» однозначно никогда не получается.
– Сам ты собака, брат Бизон! Помнишь, как Ясень про Горелого сказал?
– Он Горелого не знал совсем.
– Ну и что? Уважение должно быть в человеке. В конце концов, они из одного Царства.
– Ясень не злой, он марку держит, – поддержал Бизона Черепаныч. – Хочет суровостью авторитет набрать.
– Какая, к чертовой матери, суровость?! – распалился Бандера. – Злой!
Белобрысый здоровяк завелся не на шутку, еще минута и он начнет орать, доказывая свою правоту, а то еще и подерется. Не с Черепанычем, конечно, а с Бизоном. Бандера всегда, когда хотел дать в репу механику или коменданту, начинал драться с приятелем – безопаснее. Карбид, верно оценив состояние белобрысого, собрался было вмешаться, однако Черепаныч справился сам.
– Однажды, когда я странствовал по Малой Азии и Малороссии, мне довелось играть за харчи четвертый бубен в медитативном оркестре ивано-франковского дурдома… – Повествование велось в жесткой, внушающей манере и заставило Бандеру прислушаться. – Разучивали мы, как сейчас помню, Гайдна, но споткнулись, и дирижера нашего изнервировали так, что он, несмотря на склонность к самосозерцанию, угодил в кризис. Поскольку прерывать репетиции главный врач не решился – впереди маячил межотраслевой конкурс домов печального образа, – назначил он нам нового дирижера. Как позже выяснилось – из шизофреников. Вот он, доложу тебе, Бандера, был злой. Помню, за бубен меня укусил в пылу. Другой бы на его месте подавился, а этот только слюну пустил и пошел себе дальше. Во-от…
Спрашивать у Черепаныча, почему он вспомнил именно эту историю, было бесполезно. Механик доставал байки из запасников памяти по принципу, известному только ему одному. Иногда рассказы казались совершенно не соответствующими ситуации, но перебивать Черепаныча никто не решался. Сидели и слушали.
– Виктор сам еще не знает, что делать, – закончил механик. – Он ищет.
Все снова посмотрели на Карбида. Тот аккуратно положил на стол две последние карты и улыбнулся:
– Или Ясень будет с нами, или его здесь не будет. – И поднялся на ноги. – Играйте, я скоро вернусь.
Енот попытался двинуть следом, однако уперся в захлопнувшуюся дверь, обиженно хрюкнул и направился за утешением к Аскольду Артуровичу.
Юля медленно подошла к крыльцу «Малой Земли», постояла несколько минут, дотягивая сигарету и надеясь, что возле корпуса кто-нибудь появится, не дождалась, бросила окурок в ржавую урну, поднялась на пять щербатых ступенек и потянула ручку двери на себя. Скрипнули петли. Изнутри потянуло холодом.
«Из морга?»
Шутка не удалась, напряжение усилилось.
