Невероятно, она читала про его род!
Алкоголь туманил разум. Траушу чудилось, что Сольд пахнет снегом. Он даже приблизился к ней, чтобы принюхаться — она напряглась.
— Молодец, послушная девочка. — Его ладонь нетвердо коснулась острой коленки. Невеста вздрогнула, и это распылило Трауша. — Ты мне кое-что задолжала.
Он насмехался над ней, но Сольд понимающе кивнула.
— Да, мой лорд.
Её губы почти не двигались, она словно выдавила слова из себя. Трауш закинул ногу на ногу.
— Для той, которая была спасена и освобождена от рабских оков, ты слишком строптива.
— Ошибаешься. Я искренне благодарна тебе, ведь теперь я свободна от угнетения,
— в голосе звучал медовый яд. — Ты — мой будущий супруг и волен делать со мной всё, что удумаешь. Я твоя навеки.
Её правда. Он дал ей жизнь, так почему она не может дать ему наслаждение?
Сольд отложила книгу и встала, приглашая пройти в спальню, но лорд с ухмылкой помотал головой.
— Здесь.
Он ожидал хоть толики страха или непонимания, но Сольд сама подняла юбки, показала стройные ноги, не затянутые чулками. Взгляд её оставался пустым. Без тени испуга. Она не страшилась его — презирала. Того, кто сплел их жизни навеки, кто объединил судьбы.
Рука лорда проползла по коже, мягкой и теплой. Второй он притянул Сольд за талию к себе, вдохнул аромат её тела, пахнущего не снегом, но подснежниками. Встал, пошатнувшись, и зарылся носом в волосы. Почему-то её присутствие вызывало в нем смешанные чувства: глухую ярость и непонятную жажду. Девушка застыла, свела руки по швам.
Лорд тронул поцелуем её сухие губы, она не ответила, лишь щека дрогнула.
— Мне нравится то, что ты меня не боишься, — шепнул на ушко. — Ты рабыня, которой неведом страх.
Пальцы гладили её через платье. Сольд так и стояла, не размыкая глаз. И в какой- то момент он понял: она так и останется безжизненной статуэткой. Зачем ему пользоваться той, которая совершенно безучастна? Он может заплатить любой, абсолютно любой женщине, и счастье той будет неподдельным. А с этой…
— Я умываю руки.
Трауш оттолкнул найденыша от себя. Сольд поправила складки на платье, будто это единственное, что её волновало.
— Что же тебя останавливает?
— Я пьян, но не туп. Ты не хочешь меня, а я не желаю, чтобы наша первая ночь прошла так, — и добавил с прежним ехидством: — Ночей этих у нас будет много, так что тебе придется обучиться всем тонкостям. Могу нанять тебе лучшую продажную девицу Пограничья в качестве наставницы.
Её губы изогнулись от отвращения, но Сольд согласно поклонилась.
— Как вам будет угодно, мой лорд.
Трауш пьяно расхохотался, направился к выходу, едва не задев книжный стеллаж.
Добрых снов, найденыш.
— Добрых снов, — глухо ответила она.
В его спальне кто-то был, и лорд прекрасно понимал: кто. Мари тоже помнила о годовщине. Она пряталась у окна, укрытая в полупрозрачную штору. Лунный свет освещал тонкий силуэт золотом.
— Иди сюда, — приказал лорд хрипло, и Мари юркнула ему под плечо. Не спрашивая и не требуя, не говоря.
Он любил её так неистово, как, должно быть, никогда в жизни. Вкладывал всю боль и страсть, всё желание, весь гнев на невесту. Уже после, когда они лежали, тяжело дыша, Мари приподнялась на локте и поводила пальчиком по груди Трауша.
— Жена поменяла тебя в лучшую сторону. — Она закатила глаза от наслаждения.
— Ты всегда был превосходным любовником, но сегодня… Ах!
— Невеста, — буркнул лорд.
— Невеста с перспективами стать женой, — Мари тоскливо глянула на руну, покрывающую узором ладонь. — Что у вас с ней, Шу? Ты ведь не любишь её.
— Не люблю.
— И не хочешь так, как меня? — не спрашивала, но утверждала.
— Да.
Мари хихикнула и перекатилась на спину, раскинув руки в стороны.
— Тогда почему?! Нет, ну честно, скажи мне. Шу, я с детства рядом, я обожаю тебя, я верна тебе. А женишься ты на рабыне, к которой даже не прикасаешься. Почему?
Не объяснять же ей, что Трауш помнил историю родителей и слова отца: жену необходимо уважать. Не любить, но ценить. А насилие — не лучшее начало для долгих доверительных отношений.
Мари улизнула с рассветом. Трауш слышал, как она одевается, но не остановил. Сам он поднялся спустя час и, потягиваясь, в одном халате на голое тело, вышел в столовую. Уже в коридоре его туманы ощутили эмоции невесты: недовольство и раздражение. И к её чувствам примешались чужие, от которых лорд ощерился как дикий пес. Он, распахнув двери, застал раздражающую картинку: за столом сидели двое. Сольд, одетая в простое платье, внимательно слушала Шура, который гладил её по запястью и рассказывал нечто, от чего гоготал в голос.
— Здравствуй, брат, — Трауш бесцеремонно прервал их общение, сел рядом с невестой. Та вздрогнула, но по обыкновению не отодвинулась.
— А я вот понемногу знакомлюсь с твоей женщиной и, поверь, одобряю твой выбор. — В глазах Шура застыла издевка. — Что же ты прятал её от нас?
Лорд заметил, как сжат кулак Сольд под столом. Она дышала ровно, ничто не выражало её эмоций, но костяшки пальцев побелели. Туманы за её спиной скучковались, готовые разорвать мужчину по другую сторону стола.
— Извини, Шур, — сказал Трауш безмятежно, но ответил яростным взглядом, кричащим «Убирайся!» — Какими судьбами?
— Братец, ну, о чем ты… вчера была годовщина, ты ведь помнишь… Я встретил утром убегающую из твоей спальни Мари. — И он подмигнул лорду. Сольд сделала вид, что ничего не заметила, аккуратно освободившись от поглаживаний Шура, взяла чашку с недопитым кофе.
— Зачем ты разгуливал у моей спальни?
— Извини, так уж получилось. — Он прыснул. — Но в итоге я набрел на эту красоту и решил скрасить её завтрак.
— Благодарю вас, — выдавила Сольд и глянула на Трауша. — Дорогой, мне нездоровится. Я пойду к себе?
Тот опешил от обращения. Из её уст оно звучало без обычного ерничества и не обреченно, а по — женски нежно. Так, должно быть, обращается жена к любимому мужу. Ну и актриса!
— Да, конечно.
Она мазнула губы лорда легким поцелуем со вкусом взбитых сливок, отставила чашку, так и не притронувшись к ней, и вышла. Братья остались вдвоем.
— Уходи, живо.
— Это и мой дом тоже, — напомнил Шур, поигрывая вилкой. — Я волен оставаться здесь столько, сколько вздумаю. Может, даже пообщаюсь с Сольд поближе.
Трауш поднялся медленно, упер кулаки в стол.
— Или ты уйдешь по своей воле, или я вышвырну тебя вон.
Шур тоже встал, кинул вилку в тарелку — та грустно звякнула. Он, доставая лорду до плеча, всячески старался казаться выше, даже тянул голову.
