На миг он открыл глаза. Солнце мелькало сквозь листья. На его дрожащих кулаках была кровь. Веревка дымилась у ствола. Голоса отражались эхом вдалеке. Он зашипел, когда веревка дернулась и засвистела, и снова выскользнула, вцепляясь в него так же верно, как пила.
Он не мог отпустить. Не мог подвести команду. Кости скрипели, пенька врезалась в его плечи, в руки, в ладони. Он был уверен, что его разорвет пополам, неровное дыхание рвалось в груди и с фырканьем вырывалось сквозь стиснутые зубы.
Он не мог отпустить. Не мог подвести свою семью. Все его тело дрожало, и каждая мышца горела от усилия.
В мире не осталось ничего кроме него и веревки. Ничего, кроме усилия, боли и тьмы.
А потом он услышал тихий голос Рин над ухом.
— Отпусти.
Он потряс головой, хныкая, напрягаясь.
— Бренд, отпускай!
В дерево вонзился топор, он упал, и мир перевернулся. Его поймали сильные руки, опустили его, слабого, словно дитя, обмякшего, как тряпки.
Колючка, и позади нее Мать Солнце, сияющая на щетине обритой стороны ее головы.
— Где Рин? — прошептал он, но вместо слов вышло лишь хрипение.
— Можешь отпустить.
— Уф. — Его руки все еще сжимались. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы разжать пульсирующие пальцы, и Колючка начала разматывать веревку, темную от крови.
Она поморщилась и выкрикнула:
— Отец Ярви!
— Прости, — прохрипел он.
— Чего?
— Не стоило говорить это… насчет твоей матери…
— Заткнись Бренд. — Последовала пауза, и бормотание голосов в отдалении, птица в ветвях наверху выводила трель. — Больше всего меня гложет то, что я начинаю думать, что ты был прав.
— Да?
— Не увлекайся. Сомневаюсь, что это повторится.
Затем вокруг них собрались люди, размытые силуэты смотрели вниз.
— Ты видел когда-нибудь что-то подобное?
— На миг он удержал весь вес.
— Да уж, это достойно песни.
— Уже пишу стихи, — донесся голос Одды.
— Ты спас мне жизнь, — сказал Колл, глядя широко раскрытыми глазами, на его щеке было пятно смолы.
Сафрит поднесла горлышко меха с водой к губам Бренда.
— Корабль раздавил бы его.
— Корабль раздавил бы себя, — сказал Ральф. — И тогда мы бы не получили помощи для Гетланда.
— Нам бы самим помощь не помешала.
Даже глотать было тяжело.
— Я просто… сделал то, что сделал бы каждый.
— Ты напомнил мне одного нашего старого друга, — сказал Отец Ярви. — Сильная рука. Сильное сердце.
— Один взмах за раз, — сказал Ральф, и его голос немного дрогнул.
Бренд взглянул на то, что делал министр, и почувствовал приступ тошноты. Ожоги от веревок, ободранные и кровавые, обвивали его руки, словно красные змеи вокруг белых веток.
— Больно?
— Слегка щиплет.
— Слегка, блин, щиплет! — взревел Одда. — Слышали? Что рифмуется с «щиплет»?
— Довольно скоро будет больно, — сказал Отец Ярви. — И останутся шрамы.
— Отметины достойного деяния, — пробормотал Фрор, которого в том, что касалось шрамов, следовало признать экспертом. — Знаки героя.
Бренд поморщился, когда Ярви накладывал бинты на его предплечья. Теперь ссадины яростно горели.
— Тот еще герой, — пробормотал он, когда Колючка помогала ему сесть. — Я сражался с веревкой и проиграл.
— Нет. — Отец Ярви продел булавку через бинты и положил иссохшую руку Бренду на плечо. — Ты сражался с кораблем. И победил. Положи это под язык. — И он засунул Бренду в рот высушенный лист. — Это поможет с болью.
— Узел развязался, — сказал Досдувой, удивленно глядя на потертый конец своей веревки. — Что это за неудача такая?
— Такая, которая поражает тех, кто не проверяет свои узлы, — сказал Отец Ярви, свирепо глядя на него. — Сафрит, освободи место для Бренда в фургоне. Колл, ты останешься с ним. Убедись, что он не будет больше делать ничего героического.
Сафрит соорудила из одеял команды постель среди припасов. Бренд пытался убедить ее, что он может идти, но все видели, что не может.
— Ты будешь лежать здесь, и тебе это понравится! — отрезала она, уставив палец ему в лицо.
Так оно и было. Колл сидел перед ним на бочке, фургон, покачиваясь, спускался с холма, а Бренд вздрагивал от каждого толчка.
— Ты спас мне жизнь, — пробормотал парень некоторое время спустя.
— Ты шустрый. Ты бы успел убежать.
— Нет, не успел бы. Я уже смотрел через Последнюю Дверь. Дай мне по крайней мере тебя поблагодарить.
Секунду они смотрели друг на друга.
— Тоже верно, — сказал Бренд. — Я отблагодарен.
— Как ты стал таким сильным?
— Это из-за работы, наверное. В доках. На веслах. В кузнице.
— Ты работал кузнецом?
— На женщину по имени Гаден. Ей досталась кузница мужа, когда он умер, и оказалось, что она в два раза лучший кузнец, чем был он. — Бренд вспомнил чувство молота, звон наковальни, жар углей. Никогда не думал, что будет скучать по всему этому, но он скучал. — Это хорошая работа, ковать железо. Честная.
— Почему перестал?
— Всегда мечтал быть воином. Заработать место в песнях. Присоединиться к команде. — Бренд смотрел, как Одда и Досдувой спорят под весом своих веревок, Фрор трясет головой от отвращения, и улыбнулся. — Мне представлялась команда почище, но надо принимать ту семью, которая тебе дана. — Боль утихла, но казалось, лист Ярви развязал его язык. — Моя мать умерла, когда я был маленьким. Сказала мне, чтобы я делал хорошее. Мой отец не хотел…
— Мой отец умер, — сказал Колл. — Давным-давно.
— Ну, теперь у тебя есть Отец Ярви. И все эти братья вокруг тебя. — Бренд на миг поймал взгляд Колючки, прежде чем она нахмурилась и уставилась вбок на деревья. — И, если уж на то пошло, Колючка в качестве сестры.
Колл быстро ухмыльнулся.
— Это спорное благословение.
— Как и все благословения. Она вспыльчивая, но думаю, она бы стала драться до смерти за любого из нас.
— Она точно любит драться.
— Точно.
Колеса фургона скрипели, груз стучал, напрягающиеся изо всех сил члены команды орали друг на друга. Затем Колл тихо спросил:
— Так значит, ты мой брат?
— Думаю да. Если ты не против.
— Полагаю, могло быть и хуже. — И парень пожал плечами, словно это все равно не имело значения. Но Бренду показалось, что имело.
С последним толчком Южный Ветер соскользнул в пенистые волны Запретной, и раздались шумные крики.
— Дотащили, — сказал Бренд, едва веря в это. — Мы дотащили?
— Ага. Сможешь рассказывать внукам, что тащил корабль через высокий волок. — Ральф вытер пот со лба широкой рукой. — Но нам сегодня придется еще погрести! — крикнул он, отчего все радостные крики быстро затихли. — Давайте загрузим его и проплывем несколько миль до заката!
