Что я мог на это сказать? Он не торопил с ответом, молча отхлебывал пиво и ждал. Потом неожиданно достал из кармана пиджака колоду карт и положил ее передо мной.
«Какая карта сверху?» — спросил он.
«Дама треф», — машинально ответил я.
Он перевернул ее: «Верно, а следующая?»
«Я не обязан тебе отвечать», — грубо проговорил я, поняв, что меня поймали.
«Это точно, — ухмыльнулся он. — Ну что, фраерок, будем вместе шерстить?»
«На хрен ты мне нужен», — ответил я.
«Ой, ой, — процедил он тем блатным говорком, от которого мурашки бегут по телу, — цаца наша ломается… Придется подколоть сначала петуха твоего, а потом и тебя. Ну хиляй и подумай…»
Прибежал я домой, отозвал Геру и рассказал ему все.
«Спокойно, — небрежно ответил он, — кто такой этот Жан? Так, шестерка на подхвате».
«Да нам-то какая разница? Он меня, похоже, раскусил, догадался о даре. А что ножом пырнуть может, я не сомневаюсь. В общем, на бега я больше не пойду и тебе не советую».
«Я разберусь, — бодро ответил Гера, — у меня есть знакомые в этом мире».
«Смотри, — сказал я, — как бы твои знакомые не стояли за этим Жаном. Небось про меня кому-то ляпнул?»
«Что ты, что ты! — он сразу стал серьезным. — Разве про такое говорят! Но я клянусь, что все будет в порядке».
Дней через пять, вечером, я как раз собирался в ночную смену, прибежала донельзя взволнованная мать и, заливаясь слезами, сообщила, что Геру сильно избили и, кажется, ударили ножом.
Все внутри у меня опустилось. Вот тебе и «связи в этом мире»! Я не сомневался, что это дело рук Жана.
Отчиму действительно крепко досталось, вставать он не мог, при встрече сообщил, что били его трое, но Жана среди них не было.
Естественно, подумал я, сам он, конечно, бить не станет, к чему светиться?
«Ты ведь говорил, что все устроишь», — сказал я Гере. Он как-то жалко скривился, но потом с обычным своим апломбом заявил, что обязательно с этим делом разберется и накажет обидчиков.
«Уж ты накажешь!» — грустно подумал я.
Первой моей мыслью, когда я узнал, что случилось с Герой, было сбежать куда-нибудь. Поразмышляв некоторое время, я пришел к выводу, что это неразумно. Нужно было найти Жана и попробовать откупиться от него. Я, конечно, понимал, что мысль эта весьма наивна, но что оставалось делать? В следующее воскресенье я отправился на ипподром. Пробрался туда окольными путями, стараясь, чтобы меня не заметили. Жана я увидел сразу. Он стоял среди «жучков» и что-то взволнованно обсуждал… Одновременно он все время озирался, кого-то высматривая, скорее всего меня. Я постарался быть не на виду, но он меня заметил. Подленькая улыбочка заиграла на его лице, он кивнул головой, не то давая мне понять, что я замечен, не то констатируя сам факт моего появления.
Поняв, что обнаружен, я сел на трибуну. Бежать не было смысла. В это время ударил колокол — заезд начался. Я следил глазами за Жаном, и у меня от ненависти тряслись руки. «Сволочь, — думал я, — не выйдет у тебя, гад, ничего». В это мгновение будто что-то меня толкнуло: а ведь от него можно избавиться. Мысль эта пришла как бы со стороны, родилась вне моего сознания. Я сосредоточил взгляд на Жане и стал про себя повторять: «Беги на поле, беги на поле…» Сначала, я чувствовал, ничего не получалось, но потом оболочка мозга как бы растворилась, и раскаленный импульс ударил по чужому сознанию. Я сразу заметил по поведению Жана, что задуманное начинает получаться. Он отошел от группы «жучков» и начал растерянно вертеть головой. Несколько раз он взглянул на меня. Неожиданно он стал похож на затравленного, попавшего в капкан зверька. Его тщедушное тело ходило ходуном, голова на тонкой шее вращалась, как у кукольного паяца.
Медленно двинулся он к ограждению, отделяющему трибуны от бегового поля. Подошел к нему вплотную. И застыл. Видимо, его сознание сделало последнюю попытку справиться с чужой волей. Неожиданно он легко перепрыгнул через ограждение и побежал по полю.
— Куда, куда! — закричали кругом. — Держи его!
Лошади как раз сделали круг. Жан бросился прямо под копыта лидера. Конь отшвырнул его передними ногами под ноги идущего следом. Я прекрасно видел, как подковы лошади, а потом колеса коляски прошлись по нему. При этом коляска накренилась, и жокей вылетел на землю. Общий вопль ужаса пронесся над ипподромом. Жокей мгновенно вскочил и побежал в сторону, а следом идущие лошади, не в силах сразу остановиться, налетали друг на друга, расшибались и падали.
Все кругом бесновались. Рядом со мной, помню, визжала какая-то женщина. В лице у нее не было ничего человеческого. Я сидел оцепенев. Не было сил подняться. В эту минуту я чувствовал невероятную мощь коллективной психической энергии. Энергии зла! Направь ее, и она все сметет на своем пути. И выпустил ее я! Волны кровожадного восторга бушевали вокруг. Кровавое зрелище донельзя возбудило толпу, выплеснуло первобытное исступление, дремавшее в глубине подсознания. Как часто приходится видеть жадное любопытство при виде чужой крови!
Между тем лошадей растащили. На поле выбежали люди с носилками. Подхватили труп Жана, вернее, кровавое месиво. Толпа ринулась смотреть на это зрелище.
Ну вот, думал я, своего добился, избавился от этого скота. Но ни радости, ни удовлетворения я не ощущал. Медленно поплелся домой. Перед глазами стояла голова Жана на цыплячьей шее, беспрерывно вращавшаяся из стороны в сторону.
До меня дошло, какой невероятной силой я обладаю. И одновременно я понял, что использование этой силы кому-нибудь во вред, может, и с благими намерениями, превращает ее носителя в монстра. Может быть, то странное существо, которое я встретил в первые дня моего озарения на кладбище, и стало порождением бездумного использования подобного могущества. В тот день я дал себе слово никогда не использовать силу, данную мне, во вред кому-нибудь, даже если мне будет угрожать смерть.
Гера скоро выписался из больницы. О смерти Жана он узнал стороной, я ему ничего не рассказал. Как-то раз он пригласил меня на ипподром. «Бояться нечего, — весело сообщил он, — этот дурак, оказывается, бросился под лошадь».
«Я видел».
«Ты был там, — удивленно спросил он, — а почему не рассказал? Неужели он действительно выбежал на поле, с ума, что ли, сошел?»
Внезапно его осенило. Он пристально посмотрел на меня: «Не ты ли…» Он не договорил и слегка побледнел.
Ничего я ему не ответил, но с этой минуты он стал сторониться меня, однако на ипподром продолжал ходить, хотя, кажется, без особого успеха.
Все эти события настолько выбили меня из привычной колеи, что я начал подумывать о самоубийстве. Глупо, конечно, но мысли эти посещали меня все чаще, и тогда я решил уехать.
