Все эти события настолько выбили меня из привычной колеи, что я начал подумывать о самоубийстве. Глупо, конечно, но мысли эти посещали меня все чаще, и тогда я решил уехать.
Надо сказать, что еще в то время, когда я учился в ремеслухе, мать часто говорила, что неплохо бы мне вступить в партию. Я относился к этому скептически. Не то чтобы чувствовал неприязнь к коммунистам, напротив, никакой другой идеологии я себе даже не представлял, но понимал, что подобный поступок может иметь далеко идущие последствия. Проще говоря, я не хотел себя связывать.
Однако мать настояла, и через полгода работы я подал заявление. Приняли меня без проволочек, поскольку происхождение мое с марксистской точки зрения было безупречно. Честно говоря, от того, что стал членом КПСС, большого восторга я не испытал. Как раз в этот момент я начал посещать ипподром, красивая жизнь полностью захватила мое юношеское сознание, но мать была довольна.
«Наконец-то ты стал человеком», — удовлетворенно констатировала она. И когда я возразил, что от наличия партбилета мне ни жарко ни холодно, она сказала: «Держись, сынок, партии, не пропадешь. И учиться тебе нужно». Эти ее слова я вообще пропустил мимо ушей, поскольку нынешнее положение меня очень устраивало. И вот когда после всех этих беговых страстей я ходил как в воду опущенный, подходит ко мне как-то парторг.
«Слушай, Володя, — говорит он, — а не хочешь ли ты учиться на милиционера?»
Я вытаращил на него глаза.
«А что, — продолжает он, — парнишка ты неглупый, у тебя, я думаю, получится».
«Да ну вас, — говорю, — какой из меня милиционер?»
«Все будет нормально, — отвечает, — это партийное поручение. Да не расстраивайся ты, не на простого постового учиться будешь, на офицера или там на следователя, не знаю. Тут разнарядка пришла, я и решил, что ты подходишь, уже и документы отослал».
«Вот спасибо, — говорю, — без меня меня женили».
Рассказал дома. Гера встретил это сообщение без особого восторга, а мать обрадовалась. Я долго раздумывал, хорошо это или плохо, но решил, что все-таки хорошо. Смена обстановки и все такое… К тому же учреждение, где мне предстояло учиться, находилось не в Москве, значит, надо было уезжать из дома, а мне этого как раз и хотелось. С легким сердцем собрал я свои манатки, попрощался с матерью, с Герой и поехал учиться. Почему-то меня отправили учиться в Сибирь, хотя в столице тоже было подобное учреждение, называемое нынче Высшей школой милиции. Проучился я там положенное время, получил лейтенантские погоны и отправился к месту назначения.
К тому времени в стране произошли огромные изменения. Умер «вождь и учитель», расстреляли Берию, из лагерей стали выпускать безвинно посаженных.
Меня направили в районный уголовный розыск одного большого областного города. Из лагерей освобождали не только невинных, хватало и разной шпаны. И, надо сказать, мой дар тут очень пригодился. Обо всем, конечно, не расскажешь, но вот, к примеру, один случай. Дело это попало сначала не ко мне.
Нашли в пригородной лесополосе труп задушенной девушки со следами насилия. Быстро установили ее личность — оказалась студенткой одного из институтов города. Девица эта встречалась со своим сокурсником, парнем довольно непутевым.
На него, естественно, сразу пало подозрение. Чем больше копало следствие, тем вина парня становилась очевиднее. Последний раз ее видели именно с ним. Они часто ссорились, раз даже он ее ударил — тому были свидетели, но самое главное, возле трупа была найдена его кепка. Он, собственно, и не отрицал, что это его кепка, но в убийстве не признавался. «Я, — говорит, — когда мы с ней гуляли, залез в чужой сад, набрал яблок и в эту кепку положил и ей отдал, а проводил ее до самого дома, даже до квартирной двери».
И вот мытарят его, а он не признается. Как-то я зашел случайно во время допроса. Следователь жалуется, вот, говорит, мерзавец, отрицает, и все тут.
Я глянул на этого парня и сразу понял: не он!
Конечно, даже смешно звучит, две недели его допрашивают, и вдруг приходит, заметь, случайно, посторонний дядя и с первого раза определяет невиновность.
«Послушай, — говорю я следователю, — дай мне дело почитать». Он, конечно, восторга не проявил, но возражать не стал.
Прочитал я дело, согласно ему, вне всякого сомнения, этот парень-студент был виновен. Вызвал я его, побеседовал, и уверенность моя в его невиновности окрепла. Но кто же укокошил девицу? Среди вещественных доказательств была пресловутая кепка. А также все ее вещи. Стал я их перебирать, и вся картина преступления встала перед моими глазами.
Убил девушку ее двоюродный брат — местный шпаненок. Он давно приставал к ней. В ту ночь родители ее работали в ночную смену. Он об этом знал и, видно, решил воспользоваться. Пришла она со свидания, полезла купаться, о том, что он в квартире, она не знала. Вышла после ванны, он на нее и набросился. Но она сопротивлялась, и он ее задушил. Потом кое-как одел, одежду изорвал и утащил в лесополосу. Это потом он мне сам рассказал.
— Неужели, — спросил Олег, — взяли вы ее вещи в руки и сразу поняли, кто убийца?
— Тут интересный механизм, — объяснил Владимир Сергеевич, — когда я дотронулся до вещей, то как бы впал в транс, но не внезапно. Я сам настроил себя на это. Механизм я объяснить не могу. Но в сознании возникло помещение, в котором происходит борьба, лицо девушки, которое я знал по фотографиям, и лицо убийцы, совершенно не похожее на лицо подозреваемого. Кто это такой, нетрудно было выяснить.
Когда парня доставили ко мне, он даже не запирался.
«Да, — говорит, — я ее убил и кепку подбросил. Но на официальном следствии все буду отрицать, доказательств у вас нет».
«Посмотрим», — думал я. Отпустил его восвояси. Через два дня прибегает он с повинной, руки трясутся… Что с ним произошло, не рассказывает, но во всем сознается. А еще через два дня вешается в КПЗ. Такая вот история.
Откровенно говоря, очень я расстроился. Вроде все правильно, в виновности его я не сомневался, но вспомнил свой зарок не использовать дар. С одной стороны, отпетый мерзавец, наказал себя сам, но с другой — сам ли? Не с моей ли помощью залез в петлю? Что я, Господь Бог, чтобы карать и миловать? Эти мысли не давали мне покоя, но все это было только ягодки…
Я быстро продвигался по службе, мне было двадцать пять, но сомнения обуревали меня: для чего я послан на этот свет. Кто я и откуда эти способности: от Бога, от дьявола или еще от какой неведомой силы? В Бога тогда я, конечно, не верил, не принято было верить, но должен же быть ответ. Начал я читать философские труды: Спинозу, Гегеля — и вообще запутался. Как раз в этот момент исканий и сомнений я женился. Тут тоже все было довольно странно. С женщинами я, естественно, встречался. Казановой не был, но и скромником особым тоже… А тут на одной вечеринке увидел ее, и будто кто меня толкнул: твоя, мол! И она на меня обратила внимание. Пошел я ее провожать, раз проводил, другой. И вот уже у нас роман. И главное, не пойму, почему меня к ней тянет. Неглупа, но и особым интеллектом не блещет, недурна собой, но и не красавица, были у меня и покрасивей. О родителях ее я тогда и не знал: студентка и студентка. Жила она в центре города, в районе, где проживало в основном городское начальство, но я как-то не придавал этому значения. Встречались мы у меня. Я к тому времени имел отдельное жилье. И вдруг она заявляет: я беременна!
