Лежала у себя на жилой половине, полусонная, в обнимку с котом, до самого поминального ужина. Пойти на него было испытанием… но не пойти — смертельным оскорблением. Так что собралась, оделась в лучшее, морщась, когда приходилось нагибаться — а особенно выпрямляться, в висках стреляло, — добрела до старухиного дома, сказала приличествующее случаю, отломила кусок пирога и ушла настолько быстро, насколько позволяли приличия. Перед глазами висела невнятная муть, кажется, даже лица поблекли, а слова вылетали изо ртов, окруженные грязно-серым туманом задних мыслей, сплошь неприязненных. "Явилась, как ни в чем не бывало, если б не ты, еще пожила бы бабка…" — а вслух: "Орей, проходи, помяни с нами".
На улице дышалось легче, и виделось четче. И голову ломило меньше. Но все равно дурнота подступала к горлу. И где-то далеко, почти неслышно, обрывками, тошное: "старая-то небось видела… и что — без ума? без ума виднее… не вытащил, не старался как должно… старался, да не сумел… вытянула силы, варак… бабка знала, не к добру… ослабнет шаман — пропадем…" Тротуар размылся перед глазами, поплыл вбок и вверх, колени ударились в доски, и ладонями по заносистой древесине, хорошо не лбом. Зуденье в ушах стало громче, но неразборчивей, зато еще противней. Поминальный пирог просился наружу, чтоб его. Встала, стиснув зубы, заторопилась, спотыкаясь, почти дошла до дому — и поневоле остановилась у забора, потому что пирог все-таки внутри не удержался. Стыдно-то как, хорошо хоть, не видит никто…
Долго полоскала рот, все казалось, никак не уйдет мерзкий привкус. Голоса не умолкали, но стали тише и слились в ровное «га-ба-га-ба». Виски ныли. В доме казалось — душно. Села на крыльце.
Шаги, скрип досок под легкими быстрыми ногами, оклик:
— Орей, ты тут, Ирена Звалич? — как свежим ветром по лицу.
Ерка.
— Орей, — ответила. — Тут я. А ты что не на поминках, со старшими?
— Мама сказала, нечего пихаться, и так тесно, иди домой. Ну я и пошел.
И завернул через весь поселок в другую сторону — к нему от Маканты никак мимо библиотеки не получится.
Подошел, уселся на нижней ступеньке.
Человек без задних мыслей. Нет, вру, — как у всякого, задних мыслей у мальчишки хватало, — но ни одной злобной и ни одной гадкой. Как свободно дышится рядом с тобой, Ерка Теверен. Он не понимает, что мне плохо, только чувствует — непорядок какой-то, пришел убедиться: все нормально.
И вдруг действительно стало — нормально. И «ба-га-га» отдалилось и затухло, растворившись в ночи. И голова прошла. Даже ссадины на ладонях перестали ныть.
И, оказывается, уже довольно давно в бузине свистит птица. Я и не слышала…
— Тебя теперь не застанешь, — сказал Ерка. — Я хотел с тобой на лодке… Да знаю, ту ты отдала, я б нашу пригнал, старую. Как в июне хорошо ходили, помнишь?
— Помню.
— Сейчас кужка жирная, отъевшаяся. Вкусная. Глупая, прет в сетку, вытаскивай — не хочу. А ты за шамана пойдешь? Да?
Ответила растерянно:
— Он не звал…
— А позовет — пойдешь?
— Ерка, ну что ты пристал. Пусть позовет сначала.
— Тогда он тебе подарит новую лодку. Не надо будет мне у брата выпрашивать. Хорошо, да! Ирена, будет звать замуж — соглашайся. Рыбачить пойдем! К Урокану, как в июне, да?
Засмеялась невольно — сама удивилась, как вышло легко и весело.
— Придется соглашаться, Ерка, где ж я иначе лодку возьму?
— Отлично! — широко улыбнулся парнишка. — А не позовет — я сам на тебе женюсь. Только школу доучусь. Идет?
— Нет уж, — сказала Ирена, — школу — мало. Тебе надо учиться дальше.
— А, зачем? — махнул рукой. — Рыбу я и так ловлю не хуже людей… — вздохнул. — Еще в армию призовут, тьфу. Ладно, Ирена. Вернусь из армии, вот тогда. Договорились?
— О чем это вы тут договорились? — спросили от калитки.
Вернулся.
Вскочила, побежала навстречу, ткнулась носом в амулеты на плече.
— Это ты.
— Это голодный линялый волк, Ире. Пойдем… Так о чем договорились-то?
Ерка встал, выпрямился — а вырос, оказывается, за лето… длинный стал… не замечала… — произнес торжественно:
— Тайна, шаман. Не скажу. Ирена, и ты не говори, да?
— Ладно, — кивнула Ирена. — Говорить — не буду. Только я тебе ничего не обещала, Ерка Теверен. Не забудь.
— Да шучу я, — сказал Ерка с досадой. — Шуток не понимаешь.
Кто вас знает, оннегиров, с вашими шутками… Обжегшись на Кунте, будешь дуть на Теверена… хоть это и выглядит смешной перестраховкой. Мальчишка-то он мальчишка, а шестнадцатый год… Мне-то самой сколько? Ойе…
Заперла двери, закрыла калитку. Попрощались с Еркой, пошли к берегу, к моторке.
— Эй, — окликнул Теверен.
Обернулись оба.
— Шаман, подари Ирене лодку.
Рука на ее плече ощутимо вздрогнула.
— Вот нахал, — проворчала Ирена.
— Поехали домой, — ответил шаман.
--
…Три дня не начинать ничего нового… Ну, они столько начали за последний месяц, что оставалось только продолжать — они и продолжали, и были почти счастливы. Все сложности, неприятности и беды остались на берегу. Они просто не стали брать их с собой на остров.
Ирена высказала осторожное опасение — а не начнем ли мы тут ненароком что-нибудь совсем-совсем новое, милый? И милый, прижимая ее к себе, ответил со вздохом:
— Нет. Все, что могли, мы уже начали, Ире.
…Она в полной мере оценила эти слова только в октябре, познакомившись накоротке с утренней тошнотой и головокружениями. Решила сперва: наверно, ей снова кто-нибудь пожелал, чтобы кусок не пошел впрок, — он и не пошел… Тем более — поселок все еще гудел от потрясения, переваривая события и пережевывая дедовские обычаи, потому что лодка была-таки преподнесена. И теперь Ирена каталась на остров и обратно, когда заблагорассудится.
— Ты уверен? — только и спросила она, увидев эту лодку.
Шаман кивнул.
— Ладно, — сказала Ирена.
Тауркан же сперва онемел, а потом тихо — шепотом — взорвался.
Ну, конечно, нет такого закона, чтобы шаману не жениться… Вот прадед Ыкунчи был шаман, и у него было три жены. — Да какое три, он богато жил, восемь жен было! — Сказки это все. А вот Кииран один жил, женщин не касался. — Говорят, у него было две жены, и обе хаари. — Да кто их видал, этих хаари… а простой бабы ни одной не было. — Простая, не простая… какая нравится, та и сгодится. Девчонка, правда, взглянуть не на что, ну его дело… — Прадед Ыкунчи богато жил, да, мне бабка рассказывала. Только шаман он был никудышный. Совсем слабый. Все силы на баб тратил. А Кииран — ух, сильный был! Потому что без бабы. — Нет, не потому, что без бабы, а потому, что бабы у него были хаари. Не они силу тянули — он от них силу брал. — Да откуда ты знаешь? — Сам видел! Как Кииран в лесу с воздухом разговаривал, а потом из воздуха вышла такая… ух, какая! — и с ним… — Что с ним? Неужто при тебе?.. — Как же… укатила с ним на остров… Но я ее не видал прежде ни разу. — А ты-то сам что там делал, в лесу? — Спал. — Так тебе приснилось. — Ничего и не приснилось! Видел! Своими глазами видел!
