А Шут, раздосадованный собственной недальновидностью, внезапно совсем перестал бояться. Вернее, страх остался и он был огромен, но теперь разозленный Шут имел над ним власть. И в тот миг, когда бывший министр, уже любовно примерялся к одному из пальцев на левой руке своей жертвы, Шут понял вдруг, что в страхе тоже скрывается Сила. И мощь ее велика.
Особенно, если этот страх принадлежит не одному человеку… если им пропитан весь дом…
Он вновь зажмурил глаза, пусть старый коршун думает, будто от ужаса. На самом деле Шут стремительно собирал Силу в один большой ком, рыхлый, бесформенный и темный… не было у него времени на создание чего-то красивого, да и зачем…
Когда он метнул всю эту скверну, замешанную на боли и страхе, в своего обидчика, тот попросту выронил клещи из рук, и, пошатнувшись, кривобоко отошел к своему табурету, чтобы обессилено на него рухнуть. Несколько мгновений Торья сидел недвижим и только судорожно стискивал камзол на груди.
"Да, господин министр, — злорадно думал Шут, — так иногда бывает… раз — и сердечко зашалит… кто ж его знает, отчего…"
Когда Торья слегка продышался и пришел в себя, он молча поднялся и вышел из пыточной. Ничего не сказал Шуту, даже не взглянул на него. Судя по всему, попросту забыл. Конечно, кого волнуют другие люди, когда вдруг самому становится так плохо!
Глядя на незапертую дверь, Шут с тоской думал, что все, конечно, замечательно, но… Даже если Торья и подохнет, никого из пленников это, пожалуй, не спасет. Охранник Труно, добрая душа, наверняка и сам не дурак поиздеваться над добычей своего хозяина. Он, конечно, трус, но одолеть того, кто связан — нехитрое дело. И если вдруг Торья в самом деле не переживет удара, то беднягу Мая скорее всего просто уморят голодом в темнице, а самого Шута замучают здесь, не расковав цепей… В том, что все случится именно так, а не иначе, Шут был совершенно уверен, ему хватило лишь пары взглядов на озлобленное лицо охранника для осознания всей порочности этого человека…
"Матушка Ваэлья… — он и сам не знал, почему подумал именно о наставнице, — что же мне делать? Как выбраться из этой ямы?.."
Но ведунья была далеко, и по-настоящему взывать к ней о помощи не имело смысла…
Охранник появился нескоро, наверное, хлопотал о помощи хозяину. На Шута Труно смотрел хмуро, но, как это ни странно, отомкнул цепи и, держа у горла длинный нож, отвел обратно в темницу. Даже связать поленился, болван. Шуту очень хотелось опрокинуть этого человека в беспробудный сон и бежать, но холодное лезвие было придвинуто так плотно, что еще миг — и брызнет кровь…
Он не сумел.
А потом снова оказался в сырой холодной темноте.
Май колотил в дверь и кричал, чтоб дали еды. Потом устало вздохнул и сел рядом с Шутом.
— Как ты? — спросил он, пытаясь спрятать тоску и отчаяние в ослабевшем голосе.
— Жив… — ответил Шут. И, немного помолчав, добавил: — Даже цел.
— А этот? Урод длинный? — Май имел в виду Торью.
— Приболел малость, — недобро усмехнулся Шут. — Нашего дорого хозяина хватил удар. Прямо в пыточной, где он собирался менять форму моих пальцев…
— Пыточной?! — Май вздрогнул. — Боги… куда же мы попали…
— К бывшему министру безопасности господину Торье Маарги, — охотно пояснил Шут. — Слыхал о таком?
Май выразительно застонал.
За те несколько мгновений, пока скрипач щурился на факел Труно, Шут успел разглядеть своего собрата по несчастью. Музыкант был чем-то неуловимо похож на него самого — молодой, тощий, не слишком-то высокий… Его темные кудрявые волосы выбивались из-под ленты и падали на лицо, которое, хоть и не было красивым, но наверняка, казалось барышням достойным внимания. Впрочем, слезящиеся от света глаза и кровоподтек на лбу вовсе не красили скрипача.
Немного придя в себя, Шут наощупь добрался до бочки и зачерпнул воды. Гниловатого вкуса он уже почти не ощущал.
— Есть хочется… — пробормотал Май. — Аж ноги не держат. Наверное, пора вспоминать молитвы…
Шуту тоже хотелось. Но еще больше ему хотелось выбраться на волю. Страх ушел.
— Чем бояться и молиться, лучше петь и веселиться! — сказал он. Злая насмешка, полная презрения к темнице и ее хозяину, скользила по губам Шута. — Не раскисай, скрипач. Наша песенка еще не допета!
6
Наверное, он все-таки немало сил потратил на «подарочек» для Торьи, потому что, сам того не заметив, задремал. А когда проснулся, Мая рядом не было. Зато его громкие вопли разносились по всему подземелью. Шут, вздрогнув, сел. Пару мгновений он приходил в себя, а потом бросился к двери и приложил ухо к деревянной створке.
Кричал Май непрерывно и яростно. Но в этом крике не было боли, только ее предчувствие…
Шут сел, где стоял, и, обхватив голову руками, стремительно метнулся из обычного мира в тот, где умел хотя бы как-то постоять за себя и за других.
Разум в тот же миг наполнился образами чужих мучений, но Шут больше не обращал на них внимания — эти страдания остались в прошлом, а ему нужно было предотвратить новую беду…
Судя по всему, Торья — вот досада! — вполне оклемался после неудачной встречи с первым пленником. Потому что этот змей теперь решил приняться за второго… В отличие от Шута, Май был привязан к высокому столбу, который подпирал потолок. Стоял он к нему лицом, а потому не видел, что собирается делать Торья. Но вполне догадывался по малоприятным намекам старого извращенца, который держал в руках длинную плеть. Поток брани из уст музыканта был поистине впечатляющим. Так ругаться не умел даже Виртуоз. Торья, впрочем, не обращал на это ни малейшего внимания. Скорее ему даже нравилось подобное внимание.
"Простите, господин палач, — с ненавистью, подумал Шут, — но одного удара вам явно не хватило…"
Второй комок, собранный из боли и ненависти этих стен, получился, к сожалению, не столь впечатляющим, но его хватило, чтобы Торья побледнел и отступился от скрипача.
Почуяв неладное, Май приумолк. Присутствие Шута было для него незаметным и неощутимым, зато он прекрасно сообразил, что унизительная экзекуция отложена.
"О чем ты только думал, старый мерзавец, — удивлялся между тем Шут. — Не успел очухаться, а уже опять за свое… Видать решил, что это были просто кишечные колики!"
Назад он вернулся только когда убедился, что Торья вполне осознал, сколь неудачен этот день для получения удовольствий. Шут без зазрения совести проследил за тем, как их мучитель поднялся по лестнице из подземелья и, расчихвостив прислугу, велел приготовить себе кровать.
Время было уже к ночи…
'Что ж, — решил Шут, — вновь оказавшись в камере, — хочется, не хочется, а придется звать на помощь Руальда… Дени или совсем снов не видит, или не спит по ночам. Рисковать больше нельзя. Я должен дозваться…
