— До завтра, слабаки, — объявил Геронд. Перешагнув через лежащего Улнара, он вышел. Младшие ученики столпились над избитым.
— Положим его на постель, — сказал Рольд. Алимар помог, а Кроден не сдвинулся с места, презрительно наблюдая за ними.
Утром Улнар едва передвигался. Наставник заметил неладное и, осмотрев мальчика, спросил, кто его избил и за что.
— За что, не знаю. А дрался я с Герондом, — честно ответил он.
Геронда наказали: наставники привязали ученика к столбу для порки, и выдали тридцать палок — самое суровое наказание в школе, так что Геронд долго не мог подняться с постели.
С того дня никто их не беспокоил, но Улнар с удивлением заметил, что Кроден перестал с ним разговаривать, и Алимар держался в стороне.
— Что случилось? — спросил он Алимара. — Что я делаю не так?
— Ты уже сделал не так, — ответил сын купца, — ты продал Геронда наставникам.
— Я? Продал? — не понял Улнар. — Я лишь сказал правду.
— Кому нужна твоя правда?
— Тебя бы избивали каждую ночь!
— А тебе‑то что? Каждый сам за себя!
— Но ведь они старше нас, значит, дрались нечестно!
Он не мог их понять и не принимал своей вины. Отец с малолетства учил Улнара говорить правду.
— У лжи поганый язык, — говорил он. — Сын, запомни: боги наказывают лгунов.
Тогда Улнар был слишком мал, чтобы понять: у всякого сословия своя правда, свои законы и обычаи. Сын прачки и воина, он не принимал жестоких правил будущих эмонов, с малолетства видевших, как поступают отцы и старшие братья. Улнар был потрясен, ощутив эту пропасть между собой и большинством воспитанников школы.
Отец учил: нельзя таить зло, будь великодушен. Если дерешься — дерись честно, один на один! Играя со сверстниками на улицах Гарда, Улнар часто дрался скрученной в толстый жгут жесткой веревкой, оставлявшей на коже кровавые царапины. Но никогда старший не унижался до поединка с противником младше хоть на лунную перемену, а Геронд был старше на четыре! Улнар презирал его за это, но жалел, когда наставники превратили спину Геронда в кровавое месиво.
— Что ж, ты поступил правильно, и будь, что будет, — сказал отец, выслушав рассказ мальчика. — Биться всерьез с противником заведомо слабее — унизительно. Помни, Улнар: нет ничего хуже, чем изменить себе и сломать свой дух. Не сворачивай с пути, иди до конца, и твоя жизнь будет подобна солнцу, светящему и греющему всех. Вот тебе на память, — отец снял с шеи черный ромбовидный камень на странной цепочке из золотых и стальных колец. Улнар с поклоном принял подарок.
— Носи и не отдавай никому. Пусть лучше с тебя снимут голову, чем этот камень! Здесь он ничего не стоит, но придет время — и ты узнаешь его цену.
Отец хотел что‑то добавить, но, взглянув на мать, промолчал…
Слуга громыхнул глиняной кружкой, и Улнар очнулся. Он не заметил, как наступил вечер. В таверне зажигали свечи. Через окно с матовыми полупрозрачными стеклами лился желтый свет убывающей луны Алгора. Власть бога воздуха заканчивалась. Завтра взойдет красная луна, и настанет время Игнира.
Воин договорился о ночлеге и устроился на чердаке, на куче соломы. Он мог снять комнату с кроватью, но ему, привыкшему спать под открытым небом, было довольно и этого. Но сон не приходил…
На следующий день рождения Улнара навестила только мать. На вопрос об отце она заплакала и сказала, что вестей от него нет. Улнар не верил, что с отцом что‑то случилось. Он такой сильный и уверенный в себе! Он не может пропасть!
Прошли несколько лунных перемен. Отец не возвращался. А потом в условленный срок не приехала мать. Чувствуя беду, Улнар испросил у наставников разрешение и отправился в Гард.
В то время по оданству пронеслась страшная болезнь, поражавшая и людей и скот. Придя в город, Улнар увидел, что Гард вымер. Неприбранные трупы лежали на улицах и запах разлагавшихся тел наполнял воздух. Умерла и его мать.
Ночь после похорон Улнар провел в храме Игнира, прижавшись ладонями и лбом к теплому каменному шару, хранившему прикосновения тысяч рук, и слышавшему тысячи исповедей родившихся под красной луной. Так Улнар остался один, а Игнир стал его единственным и верным другом.
Улнар вернулся в школу, чтобы продолжить обучение. Он надеялся, что когда‑нибудь отец вернется за ним. Заглушая душевную боль, он все силы отдавал учебе, и вскоре стал одним из лучших. Никто из сверстников не мог сравниться с Улнаром в фехтовании, стрельбе из лука или кулачном бою. Юноша упорно занимался, заставляя время лететь, но, чем ближе был срок окончания школы, тем страшнее становилось. Улнар чувствовал: отца он больше не увидит…
Когда в школу пришли новые ученики, старшие, по прежним примерам, стали навещать их ночью, вновь введя «негласные законы». До времени Улнар не обращал на это внимания, но как‑то раз, слушая, каким приемом разбили нос очередному новичку из «ублюдков», не выдержал.
— Кроден, — сказал он одногодке, — Ты, верно, забыл, что сам ни разу не испытал побоев. Если мнишь себя благородным, ищи достойного противника.
Слово попало в цель. Кроден скривился:
— Какое тебе дело, Улнар? Это традиции школы. Не хочешь следовать им — не следуй, но и нам не мешай, понял? — последние слова он произнес угрожающе, но Улнар не испугался.
— Прекратите это, — коротко сказал он. — Или я прекращу.
— Пойдешь жаловаться наставникам? — рассмеялся Кроден.
— Справлюсь и без них.
Улнар знал, что его не послушают. Знал, что Кроден и другие молодые эмоны только и ждут повода расправиться с выскочкой–простолюдином, слышал, как они шепчутся и хохочут за спиной… И решил разрубить этот узел. Он был один против всех — и что? Улнар не мог свернуть с пути из‑за подобной мелочи.
Когда он вошел в комнату новичков, там были пятеро старших.
— А, Улнар! — как ни в чем не бывало, приветствовал Кроден. — Решил поучаствовать? Да, ребята, я вам не завидую. Кто выйдет против Улнара?
Столпившиеся в углу новички молчали и переглядывались. Никто не выходил. Как знакомо…
— И правильно, — сказал Кроден, глядя на Улнара. — Потому что он тоже ублюдок. Только высокорожденные могут делать это!
— Делать что? — спросил Улнар, чувствуя, как сжимаются кулаки. — Мучить слабых? Смеяться над беспомощными? В этом ваше мастерство и благородство, эмоны?
— Это наше право, ублюдок, которого ты не имеешь! — прошипел Кроден. — Пошел вон, сын грязного хешима!
— Мой отец воин, а не хешим, — дрожа от ярости, проговорил Улнар.
— Воин? Как же… сын шлюхи и мергина!
Удар Улнара был столь молниеносен, что ожидавший его Кроден не смог с ним совладать и отлетел к стене, выплевывая выбитый зуб.
— Что стоите?! — забрызгивая кровью одежду, выдавил Кроден. — Убейте его!
