— То, что ты слыхал, истинная правда, величайший! — Эринакий даже глаза закатил, чтобы показать, насколько истинна эта правда. — Кроме того, тамошние воеводы в ссоре, они не могут нормально взаимодействовать друг с другом, а потому все хуже и хуже противостоят макуранцам.
— Видессийцы погрязли в междуусобицах, — поделился своими наблюдениями Маниакис.
Вряд ли он мог сделать другое столь же очевидное умозаключение, кроме как сообщить всем присутствующим, что воздух необходим для дыхания. Тем не менее несколько капитанов, а также три-четыре столичных сановника косо взглянули на него. Маниакису потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что он публично напомнил им о васпураканской крови, текущей в его жилах, а ведь многие из присутствующих самым честнейшим образом старались об этом забыть. Чтобы поддерживать его с чистой совестью.
— Ты уверен, что будешь в безопасности, ночуя в казарме, величайший? — прервал затянувшееся молчание Эринакий.
Что ж, это действительно могло быть заботой о его безопасности; но могло быть и насмешкой. Чуть ли не всякая фраза, изрекаемая друнгарием, была пропитана уксусом.
Маниакис предпочел воспринять сказанное как заботу:
— Все должно быть в порядке. Генесий не может знать, где я ночую, а кроме того, мой маг Альвиний все время рядом со мной. Его заклинания спасли меня в Опсикионе, они защитят меня и здесь.
— Альвиний? Вот как? — Эринакий бросил на мага цепкий взгляд.
Тому, при его внешности, действительно больше подходило васпураканское имя Багдасар, чем вкрадчивый, благозвучный видессийский псевдоним, которым он иногда пользовался. Сам Маниакис чаще называл его Багдасаром, но сейчас, особенно после недавней оплошности, ему не хотелось уязвлять слух присутствующих очередным напоминанием о Васпуракане и васпураканцах.
Почувствовав, что на него обратили внимание, Багдасар извинился перед капитаном, с которым разговаривал, обернулся, поклонился публике, поднял кубок, приветствуя всех, а затем вернулся к прерванной беседе. Маниакис улыбнулся. Все-таки маг обладал особенным, присущим только ему умением подать себя.
Слуги зажгли светильники, чтобы застолье могло продолжаться после захода солнца. Маниакис непринужденно беседовал то с одним, то с другим, пока человек, посланный им в Сикету, не вернулся с уверениями, что там все в полном порядке. Тогда он все так же непринужденно дважды зевнул; любой мим на Празднике Зимы позавидовал бы тому, как это было исполнено.
Если ты Автократор Видессии или даже претендент на трон, такая пантомима дает неплохие результаты. Почти мгновенно десятки капитанов, позевывая, отставили в сторону кубки, вышли ненадолго наружу, где воспользовались вырытыми у задней стены казармы траншеями, а вернувшись, попадали в койки. Маниакис не надеялся, что его койка будет особенно удобной; так оно и оказалась. Но уже через пару минут он спал как убитый.
* * *
На завтрак подали булочки, не уступавшие твердостью прибрежным скалам, по паре небольших жареных кальмаров, таких горячих, что обжигали пальцы, и по кружке кислого вина. На взгляд Маниакиса, это была просто военно-морская вариация на тему походной полевой кухни. А столичным сановникам подобная еда показалась хуже отравы. Даже Курикий, который обычно вел себя куда разумнее остальных вельмож, едва проглотил несколько кусочков.
— Что же нам теперь делать? — горестно вопрошал Трифиллий.
Он отгрыз малюсенький кусочек от булочки, пригубил вино и с гримасой отвращения отставил его в сторону, а при виде кальмаров высоко задрал свой громадный нос, хотя в Видессе уличные разносчики торговали с лотков точно такими же кальмарами на каждом углу.
— Знаешь, величайший, а ведь я уже дед, — заметил Эринакий. — Но я еще помню те времена, когда мой старший сын был сопливым мальчишкой. Он рос привередой. Когда ему не нравилось то, что поставлено перед ним на стол, и он начинал капризничать, я говорил ему: «Ну что ж, сынок, дело твое. Хочешь — ешь, а не хочешь — помирай с голоду». Кажется, я уже сказал, что теперь я дедушка. Так что с голоду он не умер.
Трифиллий возмущенно засопел. Пара сановников с неизвестно откуда взявшимися свежими силами вновь атаковала свой завтрак. А один, как заметил Маниакис, даже взял вторую порцию кальмаров. Эринакий сделал то же самое. Плечи друнгария вздрагивали от беззвучного смеха.
К Маниакису подошел Курикий:
— Величайший! Мне не кажется, что за неимением более серьезных причин мы должны подвергаться насмешкам лишь из-за отсутствия привычки к весьма грубой пище, из которой состоит воинский рацион.
— Дай мне шанс, высокочтимый Курикий, и я полагаю, что очень быстро найду множество куда более серьезных причин для насмешек, — оскалился в зловещей ухмылке Эринакий.
Казначей от возмущения даже начал брызгать слюной. Он привык передергивать слова других, но не допускал, что кто-то может так же легко передернуть его собственные.
Маниакис предостерегающе поднял руку:
— Высокочтимый Курикий! Смею заверить тебя, что здесь никто никого не вышучивал. Высокочтимый друнгарий по моей просьбе рассказал мне, как он воспитывал своего сына. Может, момент выбран неудачно, но сам рассказ наверняка придется очень кстати, когда у нас с Нифоной появятся дети.
— Но, величайший! — негодующе заголосил окончательно выведенный из себя казначей. — Ты же прекрасно понимаешь, что…
— Некоторые вещи я действительно прекрасно понимаю, — прервал его Маниакис. — Например, мне ясно, что на Ключе нет и не может быть пищи, способной удовлетворить твой изысканный вкус. Либо ты и твои спутники съедите то, что приготовили повара, либо вам придется встать из-за стола голодными. Когда мы выиграем эту войну, большинство из вас вернется на свои виллы и в свои поместья, где вы сможете ублажать себя любыми деликатесами, милыми вашему сердцу. Ну а до тех пор вам придется соизмерять свои аппетиты с условиями, в которых вы оказались, а заодно не забывать, что, останься вы в столице, и большинство из вас узнало бы, какие лакомства по душе человеку с перерезанным горлом.
Курикий злобно затопал прочь. Угрюмо взял с подноса жареного кальмара. Демонстративно вонзил в него зубы… И его брови поползли вверх от удивления — кальмар давно остыл. Чему уж там удивлялся Курикий, Маниакис так и не понял. Еда как еда, все в порядке.
Ни Маниакис, ни Эринакий не собирались терять время попусту. Чем скорее флот отправится на Видесс, тем лучше. Но уходить в плавание без четкого плана сражения значило напрашиваться на неприятности.
