После этого Танский монах попросил настоятеля и всех монахов не заботиться больше о нем и его учениках, и все разошлись на покой.
– Сунь У-кун! Ложись-ка пораньше, пораньше встанешь! – ласково сказал Танский монах. – Измучился небось.
Путники очень скоро заснули, а Сунь У-кун даже во сне охранял своего наставника, не отлучаясь от него ни на минуту.
Наступила глухая ночь.
Стихли звуки.
Не видно прохожих.
Безмолвье царит.
На востоке всплывает луна,
И кругла и ярка.
Тихо звезды мерцают.
Небесная блещет река.
В барабан бьют на башне.
И стража на смену спешит.
О том, как прошла ночь, мы рассказывать не будем. Утром Сунь У-кун поднялся первым, велел Чжу Ба-цзе и Ша-сэну собрать поклажу и приготовить коня, а сам стал будить наставника.
– Наставник! Учитель! – звал Сунь У-кун.
Танский монах приподнял голову, но ничего не ответил.
– Что с тобой? – забеспокоился Сунь У-кун.
– Голова кружится и в глазах темно, – простонал Танский монах. – Все тело болит, даже кости ломит.
Чжу Ба-цзе ощупал тело Сюань-цзана, тот весь горел.
– Я знаю, в чем дело! – засмеялся Чжу Ба-цзе. – Видно, вчера учитель обрадовался бесплатной еде и съел лишнего, а спал, запрокинув голову, вот его и схватило.
– Глупости! – прикрикнул на Дурня Сунь У-кун. – Вот я сейчас расспрошу самого наставника, тогда узнаем, что с ним.
– В полночь я вставал по малой нужде, – объяснил слабым голосом Танский монах, – вышел с непокрытой головой, меня и продуло.
– Вот это вполне возможно, – подтвердил Сунь У-кун. – Ну, а сейчас сможешь ты отправиться в дорогу?
– Да что ты! – произнес Танский монах. – Я даже подняться не в силах, как же я заберусь на коня? Опять из-за меня задержка!
– Наставник! Зачем ты так говоришь? – стал утешать его Сунь У-кун. – Кого же ты задерживаешь? Знаешь пословицу: «Кто хоть один день был твоим учителем, чти его как отца родного до конца своей жизни!» Мы, твои ученики, все равно, что твои сыновья. Ведь не зря говорят: «Сыну не надобно золото, ни серебро, а нужна ему любовь родительская!» Раз ты захворал, о какой же задержке может идти речь? Почему бы нам не побыть здесь несколько дней, пока ты поправишься!
И вот все трое учеников принялись выхаживать своего больного учителя. Незаметно прошло утро, настал полдень, опять наступили сумерки, пролетела ночь, и снова забрезжил рассвет. Время шло незаметно, прошло два дня, а на третий Танский монах поднялся и подозвал к себе Сунь У-куна.
– Эти дни мне было так плохо, что я не мог даже справиться о спасенной нами доброй женщине. Носили ли ей пищу? – спросил он.
Сунь У-кун засмеялся.
– Что ты все о ней беспокоишься? Позаботился бы лучше о своем здоровье.
– Да, да, ты прав! – ответил Танский монах. – Поддержи меня, я хочу встать. Достань бумагу, кисть и тушь да одолжи тушечницу.
– Для чего тебе? – удивился Сунь У-кун.
– Мне надо написать письмо, – отвечал наставник, – я вложу в конверт также мое проходное свидетельство, а тебя попрошу доставить этот пакет в столицу Чанъань и отдать самому государю Тай-цзуну.
– Для меня это сущие пустяки! – уверенно сказал Сунь У-кун. – На что-либо другое я, может быть, и неспособен, но что касается доставки писем, так на это я всегда готов. Ты только запечатай письмо как следует. Я совершу всего один прыжок и попаду прямо в Чанъань, там вручу письмо Танскому императору, затем снова совершу прыжок и предстану пред тобой. У тебя за это время даже тушь не успеет высохнуть в тушечнице. Но, постой! О чем же ты собираешься писать? Ну-ка, расскажи мне! Успеешь написать.
Тут из глаз Танского монаха потекли слезы.
– Вот что я напишу, – молвил он:
Покорный твой слуга, монах несчастный,
В слезах я трижды бью тебе челом,
Желаю счастия тебе, здоровья
На много, много лет. И пусть прочтут
Перед тобой, о мудрый государь,
Придворные чины и воеводы
Мое послание.
Пусть все узнают,
О чем тебе поведать я хочу.
С надеждой я пошел к горе Линшань
В тот самый день, когда ты повелел
Мне родину покинуть, чтоб узреть
Лицо святого Будды…
Но, увы!
Не ожидал я, сколько тяжких бед
И сколько трудностей в пути я встречу!
Не помышлял о том, что злой недуг
На полпути меня задержит.
Горе!
Как тяжко болен я, и силы нет
Идти вперед! А до дверей блаженных
Жилища Будды, до святых ворот
Его ученья – слишком далеко.
Святые книги, знаю, ждут меня,
Но не судьба мне их достать. Напрасно
Потратил я в дороге столько сил…
Об этом доложить тебе я должен.
И я прошу освободить меня
От порученья твоего. Я болен,
И стар, и слаб. За книгами идти
В тяжелый путь на Запад повели,
Взамен меня, кому-нибудь другому!
Выслушав Танского монаха, Сунь У-кун разразился громким смехом.
– Ха, ха, ха! – заливался он. – Что же это ты, наставник, совсем раскис? Чуть прихворнул, и вон что надумал! Если когда-нибудь ты действительно тяжело заболеешь и будешь при смерти, обратись ко мне: я знаю, чем помочь. Мигом слетаю в Преисподнюю и спрошу: «Кто из вас, правителей Подземного царства, замыслил недоброе? Кто из здешних судей осмелился писать повестку? Где здесь ваш бес-посыльный, которому поручено схватить моего наставника?» А если они меня рассердят, я покажу им, кто я такой, еще почище, чем в прошлый раз, когда учинил буйство в небесных чертогах. Со своим волшебным посохом я ворвусь в самое пекло, поймаю правителей Преисподней – Янь-ванов всех десяти отделений, – и у каждого из них вытяну все жилы. Никому не дам пощады!
– Братец! Не шути! – сказал Танский монах. – Я ведь в самом деле тяжело болен.
Чжу Ба-цзе вступился за учителя.
– Брат! – сказал он. – Зачем ты перечишь наставнику. Он говорит, что ему плохо, а ты свое твердишь! Вот заноза! Давай лучше решим, что нам делать: продадим коня, заложим вещи ростовщику, купим гроб, похороним наставника, а сами разойдемся всяк в свою сторону.
– Ну и Дурень! Опять вздор мелет! – перебил его Сунь У-кун. – Ты, видно, не знаешь, что наш наставник – второй по старшинству ученик самого Будды Татагаты. Первоначально нашего наставника называли «Золотым кузнечиком»[19], но как-то раз он совершил проступок, за что теперь ему и положено перенести испытание.
– Как же так? – удивился Чжу Ба-цзе. – Ты говоришь, что наш наставник когда-то провинился перед Буддой. Но ведь за это он уже был наказан: его разжаловали и послали в восточные земли, там он прошел через все искусы и разные перипетии, принял человеческий облик и дал обет пойти на Запад поклониться Будде и взять у него священные книги. По дороге его хватали разные дьяволы-оборотни, связывали по рукам и ногам, подвешивали к потолку, подвергали разным мучениям и страданиям… Казалось бы, одного этого вполне достаточно для искупления вины, зачем же еще подвергать его болезни?
