По ту сторону дверей было темно. Тьма казалась угрюмой, мрачной, живой, угрожающей и голодной. Квентин чувствовал, что в ней, свернувшись, поджидает нечто.
«Воин, придай мне смелости, – взмолился принц. Он не желал этого делать, но не видел иного пути. – Для чего же ещё Дейенерис показала мне драконов? Она хотела, чтобы я доказал, что достоин её».
Геррис подал ему факел, и молодой человек шагнул внутрь.
«Зелёный – Рейегаль, а белый – Визерион, – напомнил он себе. – Приказывая, нужно называть их по именам. Говорить с ними спокойно, но строго. Подчинить их себе, как Дейенерис подчинила Дрогона в бойцовской яме». – Одетая лишь в тонкий шёлк девушка была одна, но не знала страха. «Мне не следует бояться. Она справилась, и я смогу». Главное не показывать страха. «Животные чувствуют страх, и драконы...» А что он, собственно, знает про драконов? «Что вообще люди о них знают? Они вымерли почти столетие назад».
Неподалёку виднелся край ямы. Квентин осторожно двинулся вперёд, водя факелом из стороны в сторону. Стены, пол и потолок словно всасывали свет. «Они опалены, – понял принц. – Кирпичи обгорели дочерна и покрылись слоем пепла». С каждым шагом воздух становился горячее. Принц начал потеть.
Прямо перед ним появились два глаза.
Бронзовые, ярче полированных щитов, пышущие жаром, они словно раскалились изнутри, пылая за завесой дыма, вырывавшегося из ноздрей дракона. Свет факела Квентина выхватил из темноты тёмно-зелёную чешую – цвета мха из самой глухой чащи леса во время сумерек, как раз перед тем, как исчезают последние отблески дня. И тут дракон открыл свою пасть, и всё вокруг залило светом и жаром. За частоколом чёрных острых зубов принц заметил отсвет спящего огня, сиявшего в сотню раз ярче факела в руках. Голова дракона была крупнее лошадиной. Шея вздымалась всё выше, будто какой-то медленно разворачивавшийся гигантский змей поднимал голову, не сводя своих глаз с жертвы.
«Зелёный, – напомнил себе принц. – Его шкура зелёная».
– Рейегаль, – позвал он, но голос сорвался и вместо этого вышел лишь невнятный хрип.
«Лягушонок, – пронеслось у него в мозгу, – я вновь превращаюсь в Лягушонка».
– Еду, – внезапно вспомнив, квакнул он. – Тащите еду.
Громадина его услышал, выхватил из фургона одну из бараньих туш за задние ноги и, размахнувшись, бросил в яму.
Рейегаль поймал тушу на лету, запрокинул голову, и из его пасти вырвалась струя пламени, похожая на оранжево-жёлтый с зелёными прожилками вихрь. Зажарившийся прямо в воздухе баран не успел коснуться кирпичей, как на нём уже сомкнулись драконьи челюсти. Вокруг туши даже не успел погаснуть ореол пламени. Завоняло палёной шерстью и серой. – «Запах драконов».
– Я думал, их тут двое, – сказал Громадина.
«Визерион. Точно. Где же Визерион?»
Принц опустил свой факел, чтобы получше разглядеть мрак внизу. Он видел, как зелёный дракон отрывает куски от дымящейся бараньей туши. Насыщаясь, дракон хлестал из стороны в сторону длинным хвостом. Его шею опоясывал широкий железный ошейник с трёхфутовым обрывком цепи. Среди почерневших костей, усеивавших пол ямы, валялись разломанные звенья – искорёженные и частично оплавленные куски металла.
«В последний раз, когда я видел Рейегаля, он был прикован к стене и полу, – вспомнил принц, – а Визерион свисал с потолка». Квентин отступил назад, поднял факел и задрал голову.
Мгновение он не мог разглядеть ничего, кроме почерневших от драконьего дыхания сводов. Но посыпавшийся сверху пепел привлёк взгляд, выдав чьё-то движение. Там пряталось что-то светлое.
«Он сделал себе пещеру, – понял принц. – Процарапал нору в кирпиче». Великая Пирамида покоилась на основательном и массивном фундаменте, способном выдержать вес огромного наземного сооружения. Даже внутренние стены были втрое толще любой крепостной стены. Но Визерион с помощью когтей и пламени вырыл себе в этих стенах достаточно большое логово, чтобы в нём спать.
«И мы только что его разбудили». Принц заметил, как изнутри стены, где та, изгибаясь, переходила в свод потолка, появились кольца огромной белой змеи. Вниз посыпался пепел и осколки битого кирпича. Наружу высунулись змеиные шея и хвост, и, наконец, показалась драконья голова с длинными рогами. В темноте, словно два золотых уголька, горели его глаза. Зашуршали, расправляясь, крылья.
Все планы Квентина тут же улетучились из головы. Он услышал, как Кагго Убийца Мёртвых что-то кричит своим наёмникам. «Цепи. Он отправил их принести цепи», – понял дорниец. Первоначально планировалось накормить драконов, а затем опутать вялых от сытости зверюг цепями – так же, как поступила когда-то королева. Хотя бы одного дракона, но лучше – обоих.
– Ещё мяса, – сказал Квентин. – «Когда твари сыты, они становятся сонными». Он видел, как это случается со змеями в Дорне, но в этом случае, с такими чудищами... – Несите... несите...
Визерион слетел с потолка, широко распахнув бледные кожаные крылья. С его шеи, размашисто качаясь, свисал обрывок цепи. Пламя дыхания дракона осветило яму – светло-золотое пламя с красными и оранжевыми отсветами – и от взмахов белых крыльев в затхлый воздух взвилось облако горячего пепла и серы.
Чья-то рука схватила Квентина за плечо. Факел выпал, покатился по полу и свалился в яму, так и не потухнув. Принц оказался лицом к лицу с медной маской обезьяны. «Геррис».
– Квент, ничего не выйдет. Они слишком дикие. Они...
С рёвом, способным обратить в бегство сотню львов, дракон приземлился между дорнийцами и дверью. Поворачивая голову из стороны в сторону, Визерион оглядывал незваных гостей – дорнийцев, Гонимых Ветром, Кагго. Дольше всего, принюхиваясь, тварь задержала взгляд на Милашке Мерис.
«Женщина, – понял Квентин. – Он чувствует женщину, и ищет Дейенерис. Хочет увидеть мать и не понимает, почему её нет».
Квентин вывернулся из хватки Герриса.
– Визерион, – позвал он. – «Белого зовут Визерион». На миг принц испугался, что перепутал клички. – Визерион! – вновь позвал он, хватаясь за свисавший с пояса кнут. «Она сумела усмирить чёрную тварь кнутом. Мне нужно действовать так же».
Дракон узнал своё имя. Он повернул голову, и его взгляд на три долгих мгновения задержался на дорнийском принце. За сверкающими чёрными кинжалами драконьих зубов сверкнуло бледное пламя. Глаза чудовища походили на два озера расплавленного золота, а из ноздрей поднимался дым.
