— Была когда-то, — пожилая дама поправила причёску. — Но сейчас на сцене молодое поколение, а как ювелир я недостаточно известна, хотя некоторые мои работы заслужили похвалу самого мастера Тильда.
Подобным образом память вернулась ко всем. Шум в зале стоял невообразимый. Внезапно освещение поменялось и на сцену вышли хористы, только теперь они были одеты в кожаные куртки с заклёпками, у некоторых в руках были электрогитары, а регент с серьёзным лицом следил за установкой ударных.
Вот он кивнул головой и в зал со сцены поплыл дым. Артисты заиграли, а один запел, это была баллада о драконе с золотыми крыльями, встречающем рассвет крылом к крылу с любимой.
Неравнодушные к красивой музыке гномы хлопали в ладоши и топали ногами, отбивая ритм помогая ударнику и выражая свой восторг.
— Сирин, напомни мне оборвать Павлу уши, — попросила Баба-Яга, сидевшая в переднем ряду.
Но ответил не он, а Ульяна Фёдоровна.
— За что? По-моему, музыка прекрасная?
— Или ты про памятник? — хитро сощурился Сирин. — Так его, если что, девушки делали. Лично мне мой портрет нравится.
— За то, что не предупредил про экспедицию, — пояснила Баба-Яга, — и Виталий тоже хорош. Вон они субчики, полюбуйтесь.
Внизу рядом со сценой через неприметную дверь, сливающуюся со стеной, в зал вошли студенты и гномы. Вид у них был потрёпанный, но они сели на пол, чтобы не привлекать к себе внимания, и с удовольствием стали смотреть концерт.
Вечером студенты и преподаватели отбывали на родину. Провожать их вышли почти все артисты театра, к ним присоединились многие зрители. На берегу реки процессия остановилась.
— Благодарим вас от всего сердца. Вы принесли свободу народу гномов. Теперь вы у нас желанные гости и надеемся, что мы с вами встретимся ещё не раз, — сказал регент. — Вашу установку мы будем поддерживать в рабочем состоянии, чтобы никакое зло не смогло овладеть нашим народом. Доброй дороги!
— Доброй дороги, — зашумели остальные гномы. — Не забывайте нас.
— До встречи, дорогие гномы, — ответил Сирин. — Пусть будет удачным ваш труд.
Водяные кони, возникшие из волн, заржали, призывая в дорогу.
— Никодим Велимирович бесподобен, прислать такое чудо, — восхитилась Поскакушка, садясь на скакуна.
Усадив своих спутниц, студенты оседлали жеребцов.
— Вперёд, — скомандовала Баба-Яга и водная гладь рванулась навстречу.
По прибытии в институт они вошли сразу в кабинет проректора. Там их ждали. Гордей Гордеевич бросился обнимать Ульяну Фёдоровну, Никодим Велимирович и Гэндальф расспрашивали студентов о том, как происходило путешествие.
Василий, шутливо боднув Сирина, потёрся о ноги Бабы-Яги.
— Ну полно, полно, Гордей, понятно, что скоро честным пирком да за свадебку, но оставь пока невесту, — попросила она. — С делом разобраться надо. Кощей, ты им подсказал про волейбол? — Ядвига Густавовна указала на студентов.
— Волейбол? — удивился ректор. — Я просто попросил напомнить гномам про электромагнит.
— Понятно.
— Вот партизаны, — с одобрением сказала Поскакушка, глядя на студентов.
— Гордей, вот во что превратился дракон.
Ядвига Густавовна выложила на стол кристалл берилла.
Горынин осторожно взял его, подумал минуту, сделал пасс и перед ним возник тот самый чёрный ящик, по которому они связывались с Уленькой. Он приложил к его поверхности кристалл и тот внезапно исчез. Над ящиком в серебряной дымке показалась голова старца в космическом скафандре, поверх которого был почему-то наброшен плащ.
— Сибелиус, сын мой, — зазвучал приятный баритон. — Да, теперь я могу тебе это сказать. Ты стал мне сыном с тех пор, как заменил мне Вианну и девочек. Война магов с технократами потеряла смысл. А значит, должна прекратиться, но достучаться до слепцов, облечённых властью, мне не удалось. Я действую на свой страх и риск. Хорошо, что тебя сейчас нет рядом, иначе бы я не смог осуществить задуманное. Мальчик мой, не пытайся меня искать. Я знаю твои амбиции, желания подчинить себе народы и миры, ради меня укроти их. Они ведут к гибели. Я буду рад, если ты услышишь меня. Прощай. — Мужчина протянул руку, принимая прозрачный кристалл, и сделал пасс. Кристалл из его руки куда-то исчез. А мужчина застегнул шлем, плотно запахнул плащ и сел в катер. Должно быть, отлетев на порядочное расстояние, он взорвал корабль. Очевидно, взрывной волной его отшвырнуло достаточно далеко, потому, что изображение дрогнуло и смазалось. Следующие кадры показали, как мужчина ползёт по каменистой планете, причём видно, что каждый метр даётся ему с трудом, лицо залито кровью и вот наконец он подполз к какой-то чёрной арке. Вставив блестящий предмет в её подножие, он повернул его, арка дрогнула и покачнулась, выпуская из себя тёмные вихри. Затем настала темнота. Изображение исчезло.
— Вот значит как, — взлохматил волосы Гордей Гордеевич, — я читал об этом, но думал, что это красивая легенда.
Увидев, что все ждут продолжения, пояснил:
— В период войны магов и технократов, тянувшейся не одно столетие на другом этаже пространства, была создана арка, которая накапливала в себе излишки энергии, ради этого даже было объявлено временное перемирие. В конце концов энергии накопилось столько, что-то сектор, в котором она находилась, был объявлен запретным для полётов. Но её всё же уничтожили, похоже, этот момент мы с вами и наблюдали, только вот при этом погиб целый мир.
— Жуть, — поёжилась Поскакушка.
— Всё хорошо, что хорошо кончается, — решительно сказала Ядвига Густавовна. — Уж мы-то такого бардака не допустим, постараемся во всяком случае. И никакой Кащей с Сибелиусом к нам более не сунутся. Изолировали их от нашего мира — и ладно, пусть посидят, подумают.
Сирин кивнул и обнял её за плечи.
Софочка шмыгнула носом.
— Ты чего? — перепугалась Рина. — Тебе этого мужика жалко, да?
Девушка помотала головой.
— А мастер Тильд, он погиб, да?
Виталий нахмурился и крепко обнял подругу. Паша помрачнел, вспомнив гнома.
— Ну вот ещё, — раздался ворчливый голос.
Посреди кабинета возник Иван Казимирович. Неторопливо домовой провел руками по лицу, снимая накладные нос, брови, бороду.
Софочка и Рина завизжали и полезли обниматься.
Гном не имел ничего против, но от поцелуев уворачивался.
— Невнимательный, ты паря, — заметил он, обращаясь к Паше, когда восторги улеглись, — про зеркало-то ты мне не говорил.
