— Мама жива! — заорала Астрид. — Это Медариэн сказал!
— О-о-о, тогда она наверняка жалеет, что не умерла! — рассмеялась Лаиссална.
Тем временем Вероника незаметно сцапала свою книжку. Она не видела ее так давно, что совсем про нее забыла, а она вот где, оказывается. Теперь Вероника вспомнила.
И пока Астрид и дядя в черных очках ругались с преступными бутылкой и кукурузиной, Вероника нашла подходящую картинку. Она по-прежнему не понимала этих букв, которые совсем не похожи на парифатские, но почему-то знала, что нужна именно эта сетка. Она даст безопасность и власть, а не просто призовет злую тетю, которая убьет всех, кого увидит.
В папином кабинете есть удобное место, свободное от ковра. Вероника нашла в кармашке мелок, нарисовала круг с загогулинами, приготовила в дар конфету, а на всякий случай еще и банан, и воскликнула:
— Призываю Абхилагашу!
Ничего не случилось. Совсем как с мамой и папой. Никто не призвался, никто не появился. Только вдали тревожно замычала корова.
И Вероника сразу поняла, что это с одной стороны плохо, а с другой — хорошо. Плохо, потому что нельзя просто призвать Абхилагашу, и велеть держать ответ, а хорошо, потому что… потому что… Вероника не могла объяснить почему, но она так чувствовала.
И раз не получается призвать Абхилагашу… Вероника задумалась.
Она думала долго. Размышляла целый день, а потом и еще два дня, потому что не уверена была, что такое можно. Наверное, нельзя, так что она дождалась, пока в усадьбе останется поменьше людей. Сыщик Жюдаф уехал расследовать пропажу родителей куда-то в другое место, и Вератор тоже уехал по своим взрослым делам, вернулась в Валестру Мамико, и остались в конце концов снова только они с Астрид (Жюдаф отказался брать ее ватсоном!), да еще Лурия, но она такая маленькая, что не в счет. Даже призраки ушли в Шиасс, еще немного поискать там папу с мамой.
И Вероника решилась. Прямо посреди гостиной она нарисовала другую сетку, побольше и посложнее. Ту, что в книге Фурундарока была в самом начале, заложенная закладкой. Обвела ее мелом дважды, чтобы точно нигде не ошибиться, посыпала как следует освященной солью, приготовила на этот раз в дар целых две конфеты, снова положила рядом банан и воскликнула:
— Призываю Хальтрекарока!
Глава 9
Лахджа будто плескалась в холодном море. Медленно погружалась все глубже, в черную хлябь. На самое дно бездонной пучины.
Она не знала, сколько времени уже здесь. Сколько часов, дней или даже лет прошло во внешнем мире. Она крепко спала и понимала это, но проснуться не могла и не могла никак повлиять на свой сон.
Это чем-то напоминало тот год… инкубацию, перерождение в чреве Мазекресс. Демонический плен в темном сновидении, кошмар, который нельзя покинуть.
Не так мучительно, правда. Лахджу не трансформировало и ни во что не превращало — ее просто… пожирали живьем. Словно парализованная осой-наездницей, она чувствовала, как из нее медленно тянут соки, но ничего не могла поделать.
Наверное, это как в Банке Душ. Через какое-то время она умрет, от нее останется только высохшая скорлупка, но случится это еще очень нескоро.
В Лахдже очень много энергии.
Много энергии для… чего? Она не помнила.
Нет, ну надо же что-то сделать. Она уже пробовала куда-то… плыть, вроде как. Но на самом деле это ничего не меняло. Ме ее здесь не слушались…
Что такое, кстати, Ме?.. Звучит знакомо, но…
Так, надо собраться. Она уже начинает забывать значение слов. Что дальше — она забудет свое имя?
А как ее зовут?..
Ах да. Лахджа. Лахджа Ка… Де… Дегатти. Это фамилия мужа.
Муж! Где он⁈ Где⁈
Где кто?.. Вокруг ничего. Всегда было.
Нет!!!
— Привет, — раздался тихий, почти неслышный голос. Но в царящей тут тишине он прозвучал, как набат.
— Привет, — машинально ответила Лахджа. — Ты мой муж?
Донесся шелестящий смех. Словно шуршание сухих листьев. А из жидкой текучей тьмы соткался образ.
Не муж. Лахджа подзабыла некоторые детали, но точно помнила, что замужем за человеком. А этот… это крылатый… хвостатый… фархеррим! Да, она вспомнила слово! Демон, такой же, как сама Лахджа.
Только мужчина. Рыжий и белокожий.
— Привет, — повторил он. — Ты, возможно, меня не помнишь. Я Такил. Сейчас вспомнишь!
Лахджа вспомнила. Он что-то сделал, и в голове начало проясняться. Апостол Сомнамбула, она его видела, и не только наяву, гораздо больше она видела его во снах. Он являлся к ней… раз, два, три… восемь раз.
— Ты учил меня ходить по астралу, — вспомнила Лахджа. — И… мы играли в «Зодиак».
— Надо же, — удивился Сомнамбула. — Обычно я каждый раз представляюсь заново. Ты не запоминаешь мои визиты. Никто не запоминает… Но в этот раз ты не просто спишь, не так ли? Нет, это не сон. Точнее, сон, но иной. Тот сон, что медленно переходит в смерть.
— Как ты меня тут нашел?
— Я обратил внимание, что ты очень долго спишь. Несколько недель. Мне показалось это странным.
— Несколько недель? Ты уверен?
С одной стороны, несколько недель — это плохо. С другой — по крайней мере, несколько недель, а не лет. Что хорошо, учитывая…
— Сорокопут! — вспомнила Лахджа.
— Да, — кивнул Сомнамбула. — Было очень нелегко прийти сюда. Это запертая часть Сновидения. Изолированная.
— Но ты прошел?
— Ну я же стою перед тобой, — хмыкнул Такил. — Матерь щедро одарила меня. В реальном мире я почти бесполезен, но в Сновидении — король над королями. Не фигурально.
На голове у него появилась корона, а плечи покрыла горностаевая мантия. Сомнамбула театрально раскланялся, а Лахджа рассмеялась.
— Короли не кланяются, — сказала она.
— О, вот я растяпа, — развел руками Такил. — Никогда не видел ни одного короля. Хм, почему бы не наведаться? Как думаешь, что снится королям?
— Хорошенькие служанки?
— Вот я и узнаю, — сказал Такил. — Пойду прямо сейчас…
— Подожди! — запаниковала Лахджа. — Ты можешь мне чем-нибудь помочь⁈
— Ммм… могу тебя разбудить, — пожал плечами Такил. — Попроси.
В Лахдже взбурлили противоречивые чувства. Унижаться не хотелось. Это Такил. Воспоминания подсказали, что он любит подразнить, понасмешничать. Он чем-то похож на саму Лахджу, только является во сне и корчит рожи безнаказанно. А потом еще и лишает памяти. Или она просто о нем забывает. Лахджа не знала точно.
Но, с другой стороны, если он просто уйдет, оставит ее здесь… ей конец. Второго шанса не будет.
— Помоги мне, братик!.. — наигранно жалким и писклявым голосом взмолилась Лахджа.
— Больше драмы, — потребовал Такил. — Король желает, чтобы перед ним унижались! Ползали на коленях! Целовали ступни!
— Да, теперь я вижу королевское величие, — кисло сказала Лахджа. — Пожалуйста, не бросай меня здесь, ты моя последняя надежда!
— Это ужасно звучит, — сказал Такил. — Никогда не говори мне таких злых слов.
— Злых?.. — растерялась Лахджа.
— Последняя надежда, — повторил Такил. — Это никуда не годится. Звучит, как последнее средство. Что-то неприятное, то, к чему не хочется прибегать, и прибегают, когда ничего другого не остается…
— Тогда… ты моя единственная надежда?.. — терпеливо перефразировала Лахджа.
Теперь она вспомнила еще отчетливей. Это Такил, он… немного не от мира сего.
— Да, вот единственным я быть люблю, — просветлело лицо Такила. — Всегда помни: я — твой единственный настоящий друг.
— Клюзерштатен с тобой бы не согласился, — пробормотала Лахджа.
— Мы убьем его, — проникновенно заглянул ей в глаза Такил. — Мы убьем всех.
— Кого — всех?..
— Опасных. Враждебных. Назойливых. Будем я, ты, семья. Но прежде всего попробуем убить… ах, здесь и сейчас не получится. Сорокопута убьем потом.
— А…
— Я обещаю!.. Сейчас ты проснешься, а дальше все зависит от тебя. Я… тут рядом… да, будет забавно…
Он подошел ближе. Подошел, подлетел… в этой черной бесконечности не было верха и низа. Мозг цеплялся за понятие о пространстве, которого тут на деле не было. Сомнамбула на секунду завис над Лахджой и нежно коснулся губами ее лба.
