Эйриэн тоже умела так танцевать — училась и у Шанди и у ее предшественницы. Даже огонь научилась подчинять, хоть это и было нелегко. Магия огня не входит в основы магии эльфов и где-то даже прямо противоположна ей, но королева из упрямства и упорства все-таки добилась своего.
Сейчас огонь стекал с мечей, капал вниз, но, не долетая до стола, гас в воздухе. При каждом взмахе мечи оставляли за собой дорожку из ярких, пылающих, словно рубины, капель. Песня приближалась к финалу, голоса звучали громче и слаженней, темп танца нарастал, пламя то вспыхивало, то угасало, то взвивалось вверх снопом искр, то текло вниз жидкой лавой. Конец «Подвига Сольда» был фееричен — Шанди выгнулась дугой, скрестила клинки на груди, огонь взметнулся под потолок огромной красной птицей и рассыпался в воздухе мириадами мельчайших красных брызг. Зал взорвался аплодисментами. Эльфийка зажала уши руками, чтобы не оглохнуть. Открыла она их лишь тогда, когда восторги слегка поулеглись.
— Ну госпожа Лантур, это был очень хороший подарок. Я такого никогда не забуду, — рассыпался в похвалах хозяйке борделя Белый Джим.
«Да уж, мамаша Шарлотта и впрямь расщедрилась не на шутку. Большинство присутствующих здесь видят такой танец в первый и последний раз в жизни. А некоторые и за всю свою жизнь не накопят столько, чтобы за него заплатить», — подумала про себя Эйриэн.
Шанди откинула в сторону обугленные головешки — все, что осталось от мечей, — и легко соскочила со стола.
В этот момент ее величество наконец-таки заметили.
— Добрый вечер, госпожа Сельба, — поздоровался с ней появившийся будто из воздуха этэн. Это был невысокий, стройный, хрупкий мужчина. Он церемонно поклонился с изяществом, стократ превосходящим мастерство любого царедворца, и легонько поцеловал руку девушки. Прикосновение его было нежным, а губы — прохладными.
— Добрый вечер, маэстро Даниэль. — Эльфийка не смогла сдержать радостной улыбки, впрочем, как и всегда, когда его видела.
Крови в воре было намешано, как в самом затейливом многокомпонентном коктейле. Королева подозревала, что кто-то из его родителей был из расы зимы и, скорее всего, небесного происхождения, но точнее сказать не могла.
Кожа маэстро была бледной, почти белой, и слегка светилась изнутри легким перламутровым отливом, лишь губы розовели на молочном лице. Волосы переливались нежными серебристыми оттенками: светло-розовым, светло-голубым, светло-желтым. Они были настолько светлыми, что порой казались седыми. Большие, кристально прозрачные, словно у альбиноса, глаза сияли радугой, когда он поворачивал голову или просто менял направление взгляда. Они темнели, когда маэстро был чем-то расстроен или плохо себя чувствовал. Но больше всего на жемчуг походили ногти и зубы Даниэля. Казалось, что их только что достали из раковин. Облачался он также в светло-жемчужные одежды. Сейчас на нем был колет с широкими рукавами кремово-молочного цвета, серебристые в обтяжку штаны и высокие сапоги из выбеленной тонкой кожи. Наряд был украшен жемчугом всевозможных оттенков, серебряной нитью и гаэрленскими кружевами.
— Посмотрите, кто пришел к нам на праздник! Белый Джим, ты должен быть доволен, — обратился маэстро к залу. Его мягкий бархатный голос без труда перекрыл шум в кабаке. Казалось, что звуки немедленно отдалились и приглушились, стоило ему начать говорить.
Все взоры обратились в сторону королевы. Ей ничего не оставалось, как поклониться, приветствуя собравшихся. Когда она выпрямилась, то получила хороший тычок в спину от тучного пожилого владельца «Веселого висельника».
— Сельба! Ты где так долго пропадала?! — искренне возмутился он и сгреб ее в свои могучие объятия. Эйриэн всегда думала, что им с Марией неплохо бы познакомиться — отличная была бы пара, но не представляла, при каких обстоятельствах могла бы состояться их встреча. Ведь она — королевская стряпуха, а он хоть и владелец трактира и тоже повар, но к тому же еще бывший пират с клеймом в форме якоря через всю щеку, который недвусмысленно выдавал его бывшую профессию.
— Да так, ездила туда-сюда по делам королевы и государства, — сдавленно проговорила девушка, пытаясь вдохнуть немного воздуха. Когда объятия разжались, дышать стало не в пример легче.
— Налейте ей полную чарку, пусть выпьет за здоровье моего сына, — громко проговорил Белый Джим, подходя к эльфийке. И тоже поздоровался с ней, правда не так фамильярно, как Толстый Роджер.
Сельба приняла из чьих-то рук полную до краев огромную кружку с элем. Все окружающие притихли, ожидая тоста новой гостьи.
— Ну что ж, Джим и Роза, — собралась с духом королева, — поздравляю вас с рождением сына, пусть он растет честным человеком, пусть крепким будет его здоровье, пусть долгими будут дни его жизни, пусть не переводится в его карманах серебро.
При этих словах зал дружно рассмеялся.
— А чтоб серебро у него было уже сейчас… — Эльфийка опустила руку на пояс, где обычно у нее висел кошелек, ничего не обнаружила, вспомнила, что забыла его дома. Но не растерялась: сняла свои легкие кожаные туфли и ножом, взятым со стола, срезала с них серебряные пряжки. — Вот ему серебро.
Все вокруг поддержали ее одобрительными криками и уже подняли свои кружки, но девушка остановила их движением руки и продолжила:
— А еще желаю ему услышать песни Лютена Мерилина, Веселого Соловья, потому что наш Соловей — лучший певец в мире!
Присутствующие подхватили ее тост. Отовсюду слышалось на разные лады:
— За Соловья, за его песни!
— Чтоб смог его услышать сын Джима!
— Чтоб он чаще навещал нас!
— За Соловья!
— За Соловья!
Кружки дружно застучали, проливая эль и пену пива.
— Кое-что всегда остается неизменным, — улыбнулся тонкими губами Даниэль после того, как все выпили.
Эйриэн лишь усмехнулась в ответ. Она всегда произносила первый тост за Мерилина, потому что он был тем этэном, который открыл для нее всю прелесть Серого квартала. Обладая от природы, как и все истинные эльфы, прекрасным голосом и слухом, он выбрал для себя на Большой земле занятие менестреля и немало преуспел в нем. Соловей был самым лучшим и самым знаменитым менестрелем во всех западных землях. Только вот богатым людям, живущим во дворцах, услышать его было непросто. Он пел не за деньги, а для души, не продавал свое творчество, никогда не выступал во дворцах и по заказу. Он путешествовал по Эсилии и близлежащим странам, не оставаясь надолго в одном месте, поэтому услышать его можно было чаще всего в каком-нибудь придорожном трактире. И слушателями его становились самые обычные купцы, служанки, матросы да такие же странники, как и он. Но как только становилось известно, в каком городе и кабаке он поселился, туда сразу же съезжалась вся знать послушать его необыкновенные песни и голос. Они, как правило, стояли в сторонке, брезгливо озираясь вокруг, но бывали и такие, что запросто садились на обычные деревянные скамьи, лоснящиеся от многократного использования, и к великой радости корчмаря заказывали что-нибудь поесть, но чаще выпить. После таких случаев трактирщики долго хвастали, что вот, мол, у меня даже сам герцог такой-то и граф такой-то едал да пивал!
