Через два дня после получения грамоты вместе с Пахомом, Ильей и одним из слуг гранда он выехал из ворот замка. Знающий местные дороги и язык слуга проводил их до Кордовы. Лошадей путники не жалели и промчали этот путь всего за пять дней. Слуга с еле переставляющими ноги скакунами повернул назад, а князь с холопами поднялись на ушкуй, к счастью полностью снаряженный и готовый в путь. Вниз по-течению Гвадалкивира корабль промчался со всей стремительностью, на которую был способен, и уже через день вышел в море.
Испания разбаловала князя извечным теплом, однако он помнил, что на Руси как раз сейчас трещат убийственные морозы, а все реки и прибрежные моря скованы толстым прочным льдом. Поэтому править приказал не к дому, и не в лапы осман, успевших прибрать в свои руки все Черное и половину Средиземного моря, а на север. Туда, где, если верить полузабытым учебникам детства, течет теплый и довольно быстрый Гольфстрим. Разумеется, уходить далеко от берега было решением рискованным — однако в открытом море не нужно бояться скал, мелей, внезапного поворота берега. А значит — можно смело мчаться под всеми парусами не только днем, но и ночью.
Поначалу путешествие шло удачно, словно сами боги морей благоволили ученику древнего чародея: тепло, чистое небо с редкими облаками, свежий попутный ветер. Однако уже дня через три ветер сделался не просто свежим, а весьма напористым, поднимая крупную волну, и вдобавок переменился, задув сбоку. Ушкую, чтобы не лечь на бок, пришлось почти втрое ужать единственный косой парус, затянув его специальными веревками, но корабль все равно нырял в волны под изрядным углом к горизонту. Двигались они теперь уже не со скоростью скаковой лошади, а немногим быстрее бегущего человека. Вниз — вверх, вниз — вверх, без малейшего перерыва. Андрей, вечером попытавшись лечь в постель, только чудом тут же не скатился на пол и после нескольких попыток найти удобное место в конце концов просто привязался за пояс к угловой стойке.
Он был уверен, что не привыкнет к этой пытке никогда — но уже на третью ночь чувствовал себя вполне нормально, не замечая качки и равномерных рывков ремня. Посему Андрей наконец-то смог хоть немного расслабиться, лечь на спину и раскинуть руки, привычно изгоняя из сознания все посторонние мысли. Тревоги, беспокойства, воспоминания, размышления плавно стекли из центра его внимания к самому краешку сознания, задержались там на некоторое время и, не получая поддержки, истаяли, превратившись в ничто. Сознание ученика древнего волхва больше не отвлекалось ничем и ни к чему не было привязано: ни к разуму, ни к телу. И, оставшись без внутренней опоры, просто вытекло за пределы тела, за борта ушкуя, расширилось во все стороны, становясь бескрайним и легким, прозрачным, эфемерным, принимая в себя воды и облака, морское дно далеко под килем и берега далеких земель по левую руку. Из глубины сознания, из самой неощутимой его бездны личность Андрея Зверева мимолетно отметила сходство очертаний замеченных берегов и силуэтов Англии и Ирландии, сохранившихся в памяти из далекого детства — и облегченно растворилась в небытии.
Он вернулся в реальность только через несколько часов — бодрым и хорошо отдохнувшим. Вышел из каюты, поднялся к рулевому веслу, хлопнул по плечу Риуса, за минувшие годы заматеревшего, раздавшегося в плечах, отпустившего изрядную бороду, но по-прежнему огненно-рыжего и хваткого:
— Право руля немного дай, вот где-то так, — показал рукой Зверев.
— Как скажешь, княже, — не стал спорить кормчий, давно не сомневавшийся в колдовских способностях хозяина, и навалился на весло.
Ушкуй качнулся, выправляясь, встал почти ровно вдоль гребней, впервые за долгий срок перестав раскачиваться и, слегка наклонившись, прочно засел в выемке между двумя волнами, правым бортом почти касаясь одного из гребней, с шелестом заскользил по воде.
— И долго так править?
— Мыслю, еще дней десять, — прикинул князь Сакульский. — Послезавтра сверюсь… с картой…
Риус от греха не стал задавать уточняющих вопросов. Андрей немного потоптался рядом, а потом спустился обратно к себе в каюту. Его бодрость и силу на борту ушкуя приложить было совершенно не к чему. Только что и работы — бока на топчане пролеживать.
Через два дня он опять сверился с окружающим миром и понял, что они идут довольно далеко от берега, но уже почти напротив Скандинавского полуострова. Примерно половина пути оставалась позади.
— Господи, тоскливо-то как! — вздохнул ученик чародея. — Нечто нельзя подогнать ушкуй как-то побыстрее?
И Бог откликнулся на его молитву. Уже через несколько часов ветер переменился на попутный и задул с такой силой, что корабельщики, с трудом удерживая канаты и реи, торопливо убрали парус и накрепко привязали его вдоль борта, чтобы не оторвало и не унесло. Однако даже без него мачта аж потрескивала от напора, вынуждая кораблик то и дело зарываться носом, черпая волны и перекатывая их через себя. Мокрые до нитки корабельщики вычерпывали воду, пытались натянуть запасной парус от надстройки до надстройки, чтобы хоть как-то уменьшить захлестывание, а волны тем временем вырастали все больше и больше, пока их гребни не оказались выше мачты.
— Вяжите! Вяжите все, что видите! — закричал от руля Риус, уже успевший принайтовить себя к кормовому веслу. — Сами крепитесь!
Волны дали всем спасительную передышку. Они оказались слишком огромны, чтобы захлестывать через борт, и подбрасывали ушкуй целиком, словно крохотную щепку, тиская беспорядочной рябью, что гуляла поверх самих волн, и забрасывая ледяной и холодной пеной.
Команда поспешила исполнить приказ. Разматывая свободные концы, люди опоясывались ими и привязывались кто к мачте, кто к крепежным отверстиям для снастей вдоль бортов. Волны поднимали ушкуй, опускали, поднимали — пока вдруг одна из них не оказалась слишком высокой и крутой. Кораблик нырнул с нее почти вертикально вниз, врезался носом в воду, утонув почти по самую дверь в княжескую светелку, начал заваливаться кормой вперед, но в какой-то миг носовая часть, словно поплавок, выпрыгнула вверх, моментально выровняв ушкуй. Команда едва успела с облегчением перекреститься — однако уже новая водяная гора вскинула их высоко, тут же швырнула вниз, снова вскинула.
— А-а-а-а… — взвыли корабельщики, видя, что снова рушатся по отвесному склону, Риус навалился на руль, отворачивая в сторону, и ушкуй заскользил не прямо, а боком, уходя от опасности снова воткнуться носом. Однако на этот раз его положило на бок. То есть — совершенно мачтой вдоль воды. Опять гибель показалась неминуемой — но по ту сторону водяного ущелья волна вздыбилась, приподняла мачту и позволила судну снова выпрямиться на прямой киль. И опять забросила его на вершину новой горы.
