- Чего так? - спросил Джек, который уже позабыл историю с туалетом.
- Да с этой штукой, я ее развинтила и вынесла, а на выходе оказалось, что у них все вещи заговорены, чтобы вилки-ложки не воровали. Ну, пентакль у выхода засветился.
Энца плюхнулась рядом с Джеком на диван, хотела засунуть руки в карманы, но на вечернем платье карманов не было, и девушка раздраженно нахмурилась, скрестила руки на груди.
Джек оторвался от ноутбука, поджал губы, как бывало делала его сестрица в таких случаях.
- И?..
- Да ничего. Я свое удостоверение показала, а в сумочке сверху пара артефактов лежала. Я сумочку открыла и сказала, что фонит. Что всегда фонит и дает ложный сигнал.
- Молодец, - одобрил Джек. - И как, поверили?
- Ну, не совсем... сомневались, но Донно поддержал, они не стали с ним спорить.
Энца откинулась на спинку и закрыла глаза.
- Мерзкое ощущение: всех обманула, штуку еще эту притащила, вообще...
Она вздохнула, потом сквозь ресницы посмотрела, что делает Джек: печатает что-то. Уж вряд ли отчет на завтра. Не надо его, наверно, отвлекать разговорами.
Тем более, что страшно хотелось спать. Энца приняла душ, переоделась в пижаму (дома всегда спала в безразмерных футболках, но теперь специально купила закрытые пижамы на пару размеров больше и страдала от жары каждую ночь). Браслет сняла и аккуратно сложила в подарочную коробочку. Выключила свет, cпихнула Джека с дивана и легла.
Джек продолжил печатать, прислонившись спиной к дивану. Под тихий уютный стук Энца быстро задремала.
- А ты читала что-нибудь из моего, что тут есть? - спросил вдруг Джек. Задумавшись, он забыл, что девушка легла спать.
- Читала, - сонно отозвалась та. - И ту, синенькую, и большую, и еще в журнале.
- И как?
- Интересно.
Джек фыркнул, недовольный невразумительным ответом.
- Мне вот это даже запомнилось, - вдруг продолжила Энца, когда он решил уже, что та окончательно заснула.
"Я натянутая парусина,
с ветром обнимаюсь,
Если б не снасти
и реи,
Век бы обнимались,
А потом - глубина морская.
Я волна океана,
нет ни глаз,
ни рук,
Лишь толща зеленая
Да корона из белой
пены..."
Сонно зажевав последние строки, Энца заснула и больше не отвечала Джеку.
- Это совсем старое, - говорил он. - Это я чуть ли не на первом курсе писал. И оно длиннее раза в три. Хотя все равно, надо же... запомнила.
Он откинул голову, прислонившись затылком к ее руке.
- А Эли нравится, когда стихи про любовь, и что-нибудь трагическое, чтобы поплакать.
Он вздохнул: у него таких вещей практически не было. Какая там к черту трагическая любовь? Вон, Шекспира возьмите и плачьте над ним. Недавно Эли попросила написать что-то для нее, но не выходило.
То есть выходило, но свое, не то, что хотела рыжеволосая красавица. Досадно, с одной стороны, а с другой... да и бес с ним. Главное, что вообще выходит, еще совсем недавно мысли вовсе не складывались, ускользали от него.
Анне снилась площадь, залитая солнцем. Преломляясь в широких гранях кристалла ее разума, перед ней стояла растерянная темноволосая девушка. Анна знала, сейчас будет предсказание - именно так, преломленным, искаженным и двоящимся выглядел мир в таких случаях. Анна-из-сна этого еще не знала, и просто испугалась, вцепившись в руки девушки. "С вами все в порядке?" - тревожно спрашивала та, но разум Анны соскальзывал во тьму, а губы произносили что-то неслышное ей самой.
Анна-теперешняя услышала эти слова, и вспомнила девушку, мимоходом подивившись вывертам памяти. "Мертвые камни ждут тебя. Ветер принесет погибель", - сказала она Айниэль-из-сна, и та ужасно перепугалась.
Потом Анна долго плыла над сожженными солнцем ковылями степи, пила соленый влажный ветер с моря. Она путалась в ветках слив, усеянных незрелыми зелеными плодами, терялась в чужих мыслях и снова возвращалась к морю, на берегу которого стоял древний город... его мертвые камни уже позабыли людей.
Не трава - сухостой. Полынь, типчак, бессмертники на скалистых склонах, выгоревшие на солнце, ломкие. Гроздья белых улиток на каждом стебле, громко пиликают в гуще кузнечики. Сойдешь с тропинки - словно волны рассекаешь, прыскают во все стороны. А звук не прекращается, цвир-цвир-цвир... Ветер пахнет солью, горький, тревожный. Моря не видно, но девушка знает, что оно там. Дышит за холмами, плещет волнами на каменистый пляж. Днем купаться времени нет, но вечером отпускают иногда, и это такое счастье. Даже сидеть на берегу, отогреваясь на солнце и наблюдать за игрой света на подводных камнях, слушать шорох прибоя.
Это снова была Айниэль - но совсем юная, и не та, о которой говорили Джек и Энца, и с ней был юноша... Артур? Яркоглазый, насмешливый, влюбленный.
И какая-то опасность, на самой границе зрения, сияющим в темноте цветком. Анна его видела, а они - нет.
Возвращаясь в свой отдел через холл административного здания Роберт еще издали увидел высокую фигуру Джека, его длинные волосы были свернуты в причудливый узел на затылке (они опять проверяли заброшенные дома в пригороде, и Энца завязала ему волосы, чтобы не собирал весь мусор по дороге). Джек хмурился, изучая большой рекламный плакат Большого Ристалища и предварительную турнирную сетку под ним.
- Здорово, - хлопнул Роберт его по плечу, но Джек не повернулся, задумавшись. - Что-то вы давно с Энцей ничего не ломали и не разносили, что, работы нет?
Джек раздраженно покосился на него - эту шутку с завидной частотой повторяли все коллеги после случая с инсект-объектами в Литейном тупике, - но промолчал. Потом, отведя взгляд от таблицы, сказал несколько мрачно:
- Я записал нас на Турнир. Будем участвовать.
- Ясно, - серьезно сказал Роберт. - Донно тоже записался. Хм-м... Сам-то ты как?
Он знал, что случилось на последнем турнире, в котором Джек принимал участие, но в отличие от сердобольной Анны не разделял мнения, что у Джека на всю жизнь травма от этого. Спросил только на всякий случай.
Джек высокомерно поглядел на него.
- И не надейся, - фыркнул он. - Поблажек вам не будет. Пусть там твой медведь на меня глазами не сверкает.
Роберт повернулся: за его спиной и впрямь стоял Донно, по обыкновению своему, передвигавшийся стремительно и тихо.
Джек сделал им обоим ручкой и быстро удалился. Что-то последнее время не нравилась ему компания Донно: все казалось, будто тот его в уме препарирует, постоянно сверля глазами.
