— Милагрес, — тихо сказала Маш-шу, — ступай в корпус, я найду их обоих, поняла? Все, не следи за мной.
— Нет, — уперлась, как осел, девочка. — А если тебя похитят как Аню и Наташу?
— Это. Мои. Личные. Проблемы! — отрезала девушка.
От липучки Милли ей избавиться не удалось, поэтому обе они ни с чем отправились в лагерь. Я, словно чудовище лесное, крался за ними следом. Мне нельзя появляться в 'Березке' в таком виде. Поэтому я кинул любимой еще одну спонтанно возникшую мысль: 'Маш-шу, пусти слух, что Вова с Петей спрятали в тайнике литр водки!
'Зачем? — пожала плечами девушка, даже оборачиваясь в мою сторону. 'Мне нужно всех занять делом! Пусти слух! — ей-то я мог не бояться открывать свои планы. В лагере предстоял веселый вечер. А если Кощеенко проведает о слухе- такую антиалкогольную лекцию устроит, что мне можно будет спокойно бродить по лагерю часами.
Оставалось только положиться на артистизм Маш-шу. Помнится, она обвела вокруг пальца мою коварную сестру, Меритатон поверила, что Маш-шу — обиженная мужчинами девочка, готовая заплатить кровью за мою с Иваном смерть.
— Милагрес, только тихо, — начала разговор любимая, когда они остановились напротив раскрытого окна сторожки Трофимыча, а я затаился в ближайшем кусте. — Я тут видела, как два мальчика: высокий блондинчик и щупленький шатенчик в футболках с найтвишем, — тащили в лагерь бутылку с водой. Почему-то запечатанную акцизной маркой.
Девочка нахмурилась. Ясно, ей нет никакого дела до пьянства в старших отрядах. Если она отвернется и уйдет — окажется права. Только Маш-шу рассчитывала вовсе не на Милли.
— Водка в лагере? — чавкая, из окошка высунулся Трофимыч.
Прожевав бутерброд, он вытер бороду рукавом и обратился к девушкам.
— Может, мне показалось, — наигранно говорила Маш-шу. — Но проверить стоит.
— Так, беги и доложи Кощеенко, — обратился дед к Милли, и та пустилась, сломя голову, по тропинке, ведущей к штабу.
Замечательно, одним свидетелем меньше. Дед тем временем интересовался, откуда взялась незнакомая девушка, а моя любимая что-то тихо ему втолковывала. Наверняка, она говорила о том, что приехала в гости к брату. Она завела старика на территорию лагеря, потом из сторожки вышли двое охранников, и все четверо направились к корпусу старшего отряда.
Жалко Вовочку и Петечку, несладко им придется из-за моей игры в поиски дурман-жидкости, но иного способа проникнуть в корпус я изобрести не смог. Вечерело, и в воздухе веяло прохладой, и сидеть в лесу практически без одежды я очень не хотел. У меня и так уже несколько дней хрипело в горле от простуды. Не для того я спасался от смерти, чтобы замерзнуть под забором 'Березки'.
Между тем, в лагере все оживилось. Из корпусов бежали вожатые, на пороге штаба появились Кощеенко, Марго и Милли. Охранники разбежались. Маш-шу в компании Трофимыча сидела на скамейке рядом с качелями, и о чем-то судачила со стариком. Когда я заметил, что мой отряд покинул корпус вместе с Костиком, я, скрестив руки на груди, бросился к этому строению. Забегать по ступенькам — это привлекать к себе лишнее внимание. Поэтому я выбрал путь через окно.
Моей ошибкой стало то, что я не удосужился посчитать число ребят, вышедших из корпуса. Очутившись в одной из комнат мальчиков, я нос к носу столкнулся с обескураженным стихоплетом Паршивичем. Решив сыграть на неожиданности, я спрыгнул с подоконника и бросился бежать к себе. Оставалось только надеяться, что мальчишка не успел разглядеть длину волос и прочие особенности…
Маш-шу пришла ко мне спустя четверть часа. Она тихонько постучала, и я, почувствовав ее присутствие, отворил дверь. Она скользнула в комнату и тут же заперла за собой. Забравшись с ногами на провисающую кровать с плетенной сеткой, я пригласил любимую сесть рядом.
— Что с Ваней? — чуть не рыдая, спросила Маш-шу, положив руку мне на плечо.
Я смотрел на нее пристальным тяжелым взглядом и ничего не мог говорить: настолько все было плохо. Мне даже не досуг переодеться с тех пор, как заперся в комнате.
— Понятно, — опустила она голову.
— Он жив, — сказал я как можно более уверенно, хотя сомневался в собственном утверждении.
Маш-шу раскрыла сумку и достала оттуда шерстяной свитер.
— На, согрейся.
— Спасибо.
Я накинул предложенную одежду рукавами на плечи, что ее тепло согревало спину.
Получается, Водяной не терял сознание. Как только я отвлекся, он поспешил скрыться в реке. Себека, скорее всего, перенесло куда-то в другое место. Впрочем, судьбы этих двоих меня не интересовали. А вот Иван. Радовало одно — в момент похищения рядом не было вампирши, поэтому оставалась надежда, что мой друг жив и здоров. Правда, его исчезновение несколько выбивалось из череды происшествий с девушками.
— Значит так, Маш-шу, — решительно сказал я любимой. — Ты завтра же уезжаешь в Москву и ничего не говоришь Иринке. Ни слова. Ни намека. Улыбочку. Кстати, почему она сама не приехала?
Маш-шу попыталась изобразить на лице счастливую гримасу.
— Ваня ей что-то обидное ляпнул в последнем телефонном разговоре.
— Например?!
— Будто он ее волшебницей принять не может. Считает, что не уживутся. И поэтому предпочел разлюбить.
— Идиот, — процедил я сквозь зубы, но тут же повеселевшим голосом добавил: — Ничего, скажи Ире, чтобы не расстраивалась, я ее дураку разум на место верну!
Маш-шу кивнула, но на ее лице все еще запечатлевалась трагедия. Появись она в таком виде перед Ирой или в отделе, все тут же заподозрят неладное. И я снова пожалел, что не обладаю магией внушения. Приходилось довольствоваться подручными средствами:
— Вспомни тучку и молнию с сегодняшнего праздника.
Это заставило Маш-шу натянуто улыбнуться.
— Эх, не дело. К родителям езжай. И с Ирой не встречайся. Ладно?
— Я не оставлю тебя одного в беде. А если и тебя похитят? — шепнула Маша, припав к моей щеке: такая желанная и нежная.
Мне так хотелось снова забыться и провести с ней незабываемые счастливые минуты, я уже чувствовал, как ласкаю ее бархатистую кожу, целую в губы и… мне плевать на елозящую металлическую сетку, что прогибается почти до пола под весом одного тела. Нет, как бы я ни хотел забыться в объятьях любимой девушки, на работе этого делать не стоит.
Я только поцеловал ее, застегнул ей кофточку и, положив руки на плечи, сказал, глядя в глаза:
— Уезжай, пожалуйста, я не прощу себе, если с тобой что-то случится!
— Нет! — отрезала она.
Ее глаза говорили за все. Она не отступится. Она любила нас с Иваном, пожалуй, одинаково сильно. И не простит себе, если с нами произойдет что-то ужасное. Мы молча стояли друг напротив друга. Удручающая тишина давила. Но ее нарушил тихий скрип половицы в коридоре. Мы с Маш-шу мигом обернулись в сторону двери.
