После стрельбы да после того, как не один Юнька из того подземелья выбрался, вся округа про водопад говорит, посыльные доносить не успевают. Конечно, баек на эту тему и до стрельбы хватало. Почти в каждом селе и улусе есть люди пропадавшие, а позже находившиеся, они, как правило, со временем юродивыми становились, не сподручными для повседневной жизни. Отчего так происходило, никто разгадать не мог, а сами они помалкивали.
– Где этот Юнька? Приведите сейчас ко мне! – Атаман зашел в светелку, решив получше рассмотреть выкупленный трофей, но на месте его не нашел.
Что за чертовщина? Атаман озадаченно поскреб седой затылок.
Перевернув все в своей переметной суме и не обнаружив пропажи, он с раздражением пнул кожаный мешок ногой.
«Ну и дела, выйди и расскажи кому-нибудь, что Макуту-бея обчистили, как затрапезного мужичонку, – засмеют. А нет ничего более коварного для держателей власти и громких титулов как пренебрежительная ухмылка, и коль такое случится, можно на атаманстве крест ставить и идти на пасеку, не дожидаясь, пока в спину пнут. Что за разбойничий вождь, коли его обобрали чуть ли не в собственном доме! У Сар-мэна ничего не дознаешься, у них с покойным папашей печаль по бабам наследственная. Тот тоже, помнится, влюблялся в кого ни попадя, а потом неделями страдал, если избранница рога наставляла или вдруг исчезала бесследно.
Ладно, разберемся. Чужой в дом зайти не мог, а свой поостерегся бы в мою суму соваться! Непонятный какой-то вор меня облапошил. Суму не взял, хотя там всякого добра полно, а кус материи невзрачной тиснул. Вот и выходит, что сделал это Юнька, больше некому!»
– Митрич! – позвал бей, выглянув на террасу. Верный нукер всегда был рядом и, хотя были они с атаманом одногодки, выглядел намного моложе. Небольшого росточка, сухой, поджарый, подвижный и гибкий, как рысь, он неотступной тенью следовал за хозяином, готовый в любое мгновение прийти на выручку. – Узнай, где Сар, в каком состоянии, только тихо, неприметненько. И сыщи того мальца, с коим мы сегодня здесь разговаривали, пока вся эта катавасия со стрельбой не затеялась. И ко мне его, но тоже без лишней суеты... – Макута запнулся на полуслове и прислушался: в поселке, где располагались жилища разбойников, что-то явно стряслось – в голос вдруг завыли бабы, стали материться мужики. – И с этим переполохом тоже разберись! – махнул ему рукой, выпроваживая.
Не успел Митрич двинуться выполнять поручения, как к крыльцу подбежала, отбиваясь от пытающихся ее задержать бандитов, перепуганная баба. Увидев бея, она упала на колени и заголосила противным голосом:
– Батюшка, не отдай на поругание тела убиенных! Не по-божьему это и не по-каковскому! Останови, уйми...
– Тихо, женщина! Не перестанешь блажить, велю выпороть и в ручье охолонуть! – приняв разинскую позу справедливого судьи, изрек Макута. – Митрич, дай ей воды!
Пока несчастная стучала о края кружки зубами, преследовавшие ее мужики, один из которых оказался мужем, а второй родным братом, невпопад, перебивая друг друга, принялись объяснять главарю, что там, у них в поселке, приключилось.
– Бабы все всполошились, а заводилы – старухи, некоторые волосы на себе дерут, а он ее схитил... – блажил брат таким же противным, как у сестры, голосом.
– Да никого он не исхищал! – вклинился басами муж, по фигуре и повадкам полная противоположность шурину. – Он ее сам решил схоронить, оттого, что любовь в нем еще...
– Нехристи, супостаты, кары на вас нет! – не выдержала женщина. – Кака така любовь, коли тело уже остыло и погребения требует...
Из поселка все подходил народ. Страшась атамана, шли молчаливо, бочком, насупленно, только бабы негромко скулили и всхлипывали, уткнувшись в спины мужиков.
«Только мне смуты сегодня и не хватало!» – подумал Макута, оценивающе всех оглядывая.
– Так, вы, трое, с глаз моих вон! Вот ты, старая, – он ткнул пальцем в стоявшую с краю высохшую и сгорбленную временем старуху, – подойди ближе, мать. Чья будешь?
– Пуркина я! Вдовствующая атаманша, мать бандита, дочь бандита, бабка бандита и прабабака бандитская.
– Ну, здорово, честная жена, почет и уважение твоему роду, выходит, я когда-то у отца твоего, Гульсараса, в подручных хаживал.
– Может, оно и так, атаман, только не по-нашенски ныне твой любимец Сар-мэн поступил! Нехорошо это, и люди все видели.
– Да что ж это вы меня ныне мутузите! Что стряслось-то у вас, почто такой переполох? Где Сар-мэн?
– Не крути головой, ватажник, нет его среди нас! Небось в укромном местечке твой любимец со своими подручными, а что они там вытворяют с телом бедной бабы, одному Господу известно, – народ за ее спиной неодобрительно загудел.
Не любил Макута этого шуму, а потому, не перебивая старуху, грозно поднял вверх руку.
– Токмо мы обмыли девку, обтерли маслицем пахучим и обряжать собрались, яко двери баньки настежь – и атаман ввалился, на всех волчьими очами зыркнул, накрыл девку какой-то тряпкой навроде марли, взвалил на себя и ходу. Мы в крик да за ним, а там двери подперли. Все-то воют, а я к оконцу, гляжу – трое их: охальник наш, пленник, что в Чулым наместником послали, и еще один мне незнакомый, сказывают, холоп Званский. Вот они и уволокли...
– А куды? – удивленно воскликнул атаман.
– Да суды, к задам энтого дому! – указала морщинистым пальцем старуха.
– Митрич, троих с собой и обшарь жилище! Кого найдешь, ко мне. А вы, честной народ, расходитесь, оставьте старуху Пуркину и двух-трех десятников, ежели что важное будет, в набат кликну.
Толпа, хоть и нехотя, стала разбредаться, и минут через пять у крыльца, словно сиротливые листвяки, остались лишь те, кому велено было остаться.
– Ну чо вы там как неродные третесь, подымайтесь ко мне да присядьте, – устало поднял руку атаман. – С чего ты взяла, что для надругательств атаман девку уволок?
– Да он, как заграбастывал ее, все шептал: прости, прости, мол, не долюбил я тебя, потерпи малешко, все исправлю... Умом, видать, тронулся, а тех двух силком принудил!
Хоть одно радует – накидка нашлась, прикидывал бей. Остальное никак в голове не укладывалось. Зачем Сар-мэну труп девушки? Что значат его слова про то, что он ее долюбит? И главное, где они? То, что их в доме нет, он был почти уверен. Уж не такие это хоромы, чтобы в них можно было затаиться. И потом, как человек тайги и гор он бы обязательно их учуял, будь они здесь.
Через какое-то время прибежали запыхавшиеся бандиты:
– Пусто, атаман!
– Бесовщина какая-то! Берите выборных, еще раз обшарьте все, с подвалов до чердака! Ищите, люди видели, они в дом побегли, ищите, мать вашу! – Макута раздраженно топнул ногой и онемел. Из горницы, откуда только что вернулись после безрезультатных поисков его люди, вышли осунувшийся, какой-то загадочно просветленный Сар-мэн и два его подельника.
