— Ну и что? — спросила Маша, мысленно отказывая Миру в поцелуе (даже в не страшную щеку!).
— Все, что нам надо! Швейцер — знаменитый портной. Мы легко выясним адрес дома, где было его ателье. Если я тебя правильно понял, заклинание само выведет нас на день и час, который нам нужно узнать. А портнихи, парикмахерские, косметички — места, где женщины легче всего сходятся между собой. Моя мать вечно знакомилась с кем-то у маникюрши. Главное отыскать в вашем шкафу нужный ключ!
— Неплохо, — признала Маша озадаченно и трусливо.
— А ты прочла, — любовно проворковал Мирослав, — что Николай Гумилев сделал Ахматовой предложение здесь, в ресторане «Гвропейской» гостиницы? Быть может, за этим самым столом!
* * *
«Просто подойти и спросить…»
Просто сказать «подойти и спросить»!
Это Даша могла запросто подойти к первому подвернувшемуся под руку и заговорить с ним так, точно он — ее родная и любимая тетя.
Мир мог — Мир, с его парализующей красотой, мог охмурить любую представительницу противоположного пола, еще до того, как подойдет к ней и откроет рот.
Но Мир, от знакомства с гимназисткою Горенко не отказывающийся, подробно объяснил проблематичность такого прожекта.
— Я сделаю, как ты скажешь. Но, пойми, начало XX — не начало XXI. Здесь я могу познакомиться с любой, понравиться ей и протрепаться с ней час… И это нормально — здесь. А там моя попытка заговорить с незнакомой порядочной дамой — уже оскорбление. А ее ответ — первый шаг на панель! Там воспитанная семнадцатилетняя барышня, которая пришла с кузиной к модистке, и трех слов не скажет с посторонним мужчиной. Тем более, если он ей понравится — засмущается, закраснеется и заткнется. А с моей мордой — просто сбежит. Решит, что я лермонтовский Демон-искуситель, явившийся то ли из ада, то ли из кабака с дурной репутацией.
Мир был убедителен.
Но у Маши имелись свои аргументы:
— Я боюсь! Я могу пойти, подойти, попытаться. Но я от страха двух слов не свяжу. Ты ж меня знаешь. Я не умею говорить с незнакомыми, я и со знакомыми-то не всегда…
Беседа проистекала по дороге домой.
Поскольку там, где время имело значение, оно все равно стояло, как пень, а там, где оно шло, его было сколько угодно, обратно Маша и Мир прошествовали через Крещатик пешком.
Постояли у городской елки.
Подождали, пока часы на башне Думы пробьют третий час.
С минуту заинтересованно изучали витрину магазина «колбасных дел мастера», устроившего рождественскую выставку колбас разнообразных сортов, и дружно захихикали, узрев там свиную голову в венке из розовых роз и украшенный фиалками окорок.
Затем, согнувшись, не меньше четверти часа с видом заправских знатоков рассматривали табличку на цоколе дома:
10 июня 1865 года
— призванную напоминать горожанам, до какой отметки дошла вода в этот день. Вплоть до начала XX века наводнения в долине Крещатик случались с незавидным постоянством, и страшная труба водоотвода проглатывала невинных пешеходов, затянутых водоворотом…
— Слушай, а пойдем в кино?!
Маша аж округлила глаза, до того по-современному это звучало.
— Мир, — засмеялась она, — как ты сдавал экзамены до того, как забрал мои шпоры? Какое кино? Его еще нет! Первый в мире киносеанс братьев Люмьер пройдет в Париже в декабре 1895 года!
— А сейчас какой?..
— А сейчас январь 1895 или декабрь 1894.
— А вот и нет, — заупрямился одногруппник. — Кино уже есть. Первый киноаппарат изобрел одессит! Механик Тимченко. А его первый фильм показали в 1894, то есть уже. Но в нашей стране изобретение тупо послали. А там, в Париже, патент на кино отдали Люмьерам.
— Серьезно? — поразилась Маша. — Я и не знала.
Мир был реабилитирован!
— Но, — примирительно улыбнулась она, — в кино мы все равно не попадем. Мы ж не в Одессе. Пока в нашем распоряжении только сомнамбулы, прорицающие во сне, и женщина с бородой — недорого, вход 5 копеек… О боже, смотри! — приметила Маша на противоположной стороне другой магазин, с вывеской:
А. Балабуха
— Сладкий король! — понял ее призыв Мирослав.
— Его внук, — поправила дотошная Маша. — Один из…
Наследник «короля» Балабуха А. уже не первый год сражался за киевский престол с другим внуком — Балабухою Н. Между ними шла настоящая газетная война. Но Маша решительно предпочла внука-«А» — родного сына Балабухи-второго, самого известного из династии киевских кондитеров-купцов.
В его магазине Мир, как и полагалось мужчине, отсчитал 1 рубль 25 копеек (несусветную цену, учитывая, что в менее престижном, не «Европейском», ресторане за 16 копеек можно было получить обед из двух блюд!) и приобрел для своей дамы драгоценную банку с золотой этикеткой и надписью «Киевское варенье».
— Прикрой меня, — крикнула дама, выбегая на улицу.
Историчка алчно сорвала крышку, воровато оглянулась и, высунув язык, осторожно лизнула засахаренные фрукты.
Варенье это, и сделавшее первого Балабуху «царской персоной», называлось «сухим», и рецепт его, ныне утерянный, был исторической тайной!
Никто не знал, кто его изобрел. Но все знали: киевское сухое варенье можно купить только здесь, и со времен Екатерины II из Петербурга в Киев отправлялись специальные кондитерские экспедиции, с целью закупки оного для императорского стола, царской семьи и двора.
В 1876 году в гости к «королю» Балабухе-второму заезжал за вареньем сам наследник престола — итальянский принц Умберто, с женою-принцессой. А в 1883 испанский инфант, возвращаясь с коронации Александра III, специально заскочил в Киев, чтобы купить на Крещатике пару пудов «киевских цукатов».
— Ну как? — Мир честно пытался заслонить Машу от прохожих.
— Не знаю, — неуверенно сказала она. — Я вообще сладкое не очень люблю. Но я так мечтала его попробовать! Я столько читала о нем… А ты?.. О чем мечтал ты?
— Я? — Красавицкий на секунду задумался. Схватил Машу за руку и потащил ее на парную сторону. — Это, — осведомился он, указывая на угловое здание, — угол Крещатика и Прорезной?
— Нуда…
Мир довольно кивнул и громко вопросил, обращаясь к прохожим:
— Вы знаете, кто такой Паниковский? Господа, вы случайно не знаете, кем был Паниковский до революции?
* * *
— А где же наш дом? — спросил Мир.
— А его еще не построили! — весело ответила Маша. — Его построят только в 1898, через четыре года.
Поднявшись по Прорезной («прорезанной» в 1840 до Крещатика, сквозь окружившие Золотые ворота древние валы Ярослава), они дошли до Яр Вала, I, где не было еще ни кораллового дома-замка, ни даже намека на оное.
