Прекрасный пергамент.
Отличное чистописание.
Я обратил внимание казначея на то, что письмо Маера позволяло Университету брать любые суммы, необходимые для покрытия моего обучения.
Любые суммы.
Казаначей прочитал его снова и согласился, что это кажется имеет место быть.
Жаль, что стоимость моего обучения всегда была так низка, размышлял я вслух.
Никогда более десяти талантов.
Это немного упускает возможность для Университета.
Маер был богаче, чем король Винта, в конце концов.
И он заплатит за любое обучение...
Рием был здравомыслящим человеком и он понял, на что я только что намекал.
Затем последовал краткий и жаркие переговоры, после чего мы пожали друг другу руки, и я увидел его улыбку в первый раз.
Я перекусил обедом, а затем ожидал в очереди с остальными студентами, которые не имели талончиков о принятии.
Большинство из них были новыми студентами, но некоторые из них прибыли для повторного поступления, как и я.
Это была длинная очередь, и все до некоторой степени заметно нервничали.
Я свистнул, чтобы скоротать время и купил мясной пирог и кружку горячего сидра у человека с корзиной.
Я вызвал небольшой переполох, когда вошел в круг света перед столом магистров.
Они слышали новости и были удивлены, увидев меня в живых, большинство из них приятно.
Килвин потребовал от меня сообщения на ближайший семинар, в то время как Мандраг, Даль и Арвил спорили, какие курсы обучения я буду исследовать.
Элодин просто махнул мне, только этим по-видимому отреагировав на мое чудесное возвращение из мертвых.
Через минуту благоприятного хаоса, декан взял ситуацию под контроль и начал мое интервью.
Я достаточно легко ответил на вопросы Даля и Килвина.
Но я повозился с моими расчетами с Брандером, затем я должен был признаться, что не знаю ответа на вопрос Мандрага о сублимации.
Элодин пожал плечами, откинув возможность расспросить меня, широко зевая.
Лоррен спросил удивительно простой вопрос о Мендерских ересях и мне удалось дать быстрый и умный ответ на него.
Я должен был намного задуматься, отвечая на вопрос Арвила о лациллиуме.
Оставался только Хемме, который был яростно нахмурен с тех пор, как я вначале подошел к столу магистров.
Мое тусклое выступление и медленные ответы привели к самодовольной кривизне его губ по этим пунктам.
Его глаза блестели, когда я дал неправильный ответ.
- Ну ну, - сказал он, перетасовывая стопку бумаг перед ним.
- Я не думал, что мы снова будем иметь дело с твоей проблемой. - Он неискренне мне улыбнулся.
- Я слышал, что ты уже мертв.
- Я слышал, что вы носите красный корсет с кружевами, - сказал я, как ни в чем не бывало.
- Но я не доверяю каждой ерунде, которая бывает в слухах.
Последовали некоторые выкрики и против меня было быстро выдвинуто обвинение по факту "ненадлежащего поведения в адрес магистра".
Я был приговорен к составлению письма с извинениями и оштрафован на один серебряный талант.
Деньги потраченые не зря.
Это было плохое поведение, хотя и несвоевременное, особенно после моего напротив не блестящего выступления.
В результате мне была назначена стоимость обучения в размере двадцати четырех талантов.
Излишне говорить, что я был ужасно смущен.
Потом я вернулся в кабинет казначея.
Я официально представил письмо о кредите Алверона Риему и неофициально собрал свое ранее согласованное урезание: половину всего, что будет выплачено свыше десяти талантов.
Я положил семь талантов в мой кошелек и лениво спросил о том, что разве кто-нибудь когда-либо оплачивал так хорошо наглость и невежество.
Я направился к Анкеру, где был рад обнаружить, что никто не сообщил владельцу о моей смерти.
Ключ к моей комнате был где-то на дне Сентийского моря, но у Анкера был запасной.
Я поднялся на второй этаж и почувствовал себя расслабленным при знакомом виде наклонного потолка и узкой кровати.
Все было покрыто тонким слоем пыли.
Вы можете подумать, что в моей маленькой комнате с наклонным потолком и узкой кроватью я чувствовал себя стесненным после моего Гранд Люкса в имении Алверона.
Но ничего не может быть дальше от истины.
Я занялся распаковкой моей дорожной сумки и собирал паутину из углов.
Через час, мне удалось взломать замок на сундуке в ногах моей кровати и распаковать вещи, которые я хранил.
Я заново открыл мою наполовину разобранные гармонические часы и лениво возился с ними, пытаясь вспомнить, был ли я в середине разборки его на части или сборки их обратно вместе.
Затем, так как у меня не было других неотложных обязательств, я направился обратно через реку.
Я остановился в Эолиане, где Деоч с энтузиазмом меня поприветствовал, заключил в медвежьи объятия, подняв меня с земли.
После такой долгой дороги, так много времени проведя среди чужих и врагов, я и забыл, каково это быть окруженным теплом дружеских лиц.
Деоч, Станчион и я делились напитками и обменивались историями, пока на улице не стало темно и я оставил их заниматься своими делами.
Я некоторое время бродил по городу, заходя в несколько знакомых домов и таверн.
Два или три парка.
Скамейку под деревом во дворе.
Деоч сказал мне, что он давно не видел даже тени Денны за год.
Но даже безуспешные поиски ее утешали в пути.
В какой-то степени это, казалось, было сердцем наших отношений.
***
Позже той ночью я забрался на Основное здание и прошел через знакомый лабиринт труб и несовпадающего сланца, глины и олова.
Я вышел из-за угла и увидел Аури, сидящую на трубе, и ее длинные, тонкие волосы, плавающие вокруг головы, как если бы она была под водой.
Она смотрела на луну и размахивала своими босыми ногами.
Я мягко прочистил свое горло и Аури повернулась, чтобы посмотреть.
Она спрыгнула с трубы и пробежала через крышу, вытягиваясь и через несколько шагов хватая меня.
Ее улыбка была ярче, чем луна.
- Здесь есть целое семейство ежей, живущих в Сверченье! - взволнованно сказала она.
Аури сделала еще два шага и схватила мою руку обоими своими.
- Там есть дети, крохотные, как желуди! - Она нежно потянула меня.
- Ты видел?
Я кивнул и Аури повела меня через крышу к яблоне, которую мы использовали, чтобы спускаться во двор.
Когда мы наконец добрались туда, она посмотрела на дерево, затем вниз, где она все еще держала меня за длинную, загорелую руку обеими ее крошечными и белыми.
Ее хватка не была жесткой, но она была твердой и не давала каких-либо признаков того, чтобы отпустить.
