— А поить когда? — спросил над ними Седьмой.
— В предварилке, — ответил издалека Старший, — а то он перегорит с непривычки.
Гаор зажмурился, чувствуя, что умелые руки парней доводят его до неизбежного, противного здесь и сейчас до судорог, до рвоты. И попросил:
— Придуши.
— Лёгкой жизни хочешь, — засмеялся сзади Десятый.
— Тебе прочувствовать надо, — сказал Гладкий, — а то так и не научишься.
Гаор из последних сил напрягся, пытаясь помешать неизбежному, но его тело в который раз за эти дни предало его, забившись в неуправляемых судорогах. И снова даже не беспамятство, а оцепенение полной беззащитности.
— Ну, вот и молодец, — чья-то ладонь погладила его по лицу, — отдохни.
Он почувствовал, как его отпустили и успокаивающе похлопали по плечу.
— А ничего, — звучали далекие смутные голоса, — привыкает.
— Ничего, на допросах он злобу скинет, нормально будет.
— Подстилка он никудышная.
— Ты сам на какой день прочувствовал? Забыл, как тебя всей сменой учили?
— Ничего, пусть полежит.
— Старший, на сынулек его ставить нельзя, не сработает.
— Не учи.
— Подберут ему клиента.
— Твоя-то какая печаль?
— А за его дурость расплачиваться чья печаль?
— Давайте лопайте, сейчас пойдём.
— А ему?
— Сдурел, Младший? Его ж от пойла если вывернет, то лучше, чтоб пустой был.
Гаор слышал и понимал, не желая понимать. "Лучше бы убили", — с отрешённой печалью подумал он. Что за "пойло" ему должны дать, он не знал, но догадывался, что это как-то связано с "работой", то есть насилием по приказу. В самых страшных россказнях о пресс-камере "губы", о Тихой Конторе, о лагерях пленных он не слышал о таком и подумать не мог, что с ним такое сделают. И что он позволит это сделать. Ну, сержант… и тут же понял, что потерял право так себя называть даже мысленно. Да, его загнали к краю и… и он переступил через край. Стал тем, кого презирал и ненавидел больше всех. Стукачом, палачом и подстилкой. Всё, кончили его, был человеком, а стал нелюдью, всё.
— Вставай, — тронул его за плечо Старший, — пора.
Гаор тяжело повернулся на живот и, оттолкнувшись скованными руками от нар, встал. Его тут же шатнуло, но он устоял. Старший пытливо осмотрел его.
— Смотри, дурить не вздумай, — строго сказал он, — успеешь в "печку".
— И других за собой не тяни, — кивнул, стоя рядом, Седьмой.
— А если… я… один… буду? — с трудом выталкивая слова, спросил Гаор.
— Один ты не будешь, — ответил Старший. — Работаем всей камерой, полной бригадой, и круговая порука у нас, понял, Лохмач?
Гаор кивнул и протянул к нему скованные руки.
— Сними.
— Потерпишь, — отрезал Старший. — Всё, парни, пошли. Девятый, дневалишь. С Лохмачом…
— Мы, — ответил Новенький, становясь рядом с Гаором и беря его за руку повыше локтя. — Младший, с другой стороны встань, шатает его.
Лязгнув, отодвинулась дверь, и они общей толпой — без строя, сразу заметил Гаор — вышли в коридор. Старший повернул направо, и они пошли за ним. Белые глухие стены, белый кафельный пол. Зачем-то Гаор запоминал дорогу. Хотя запоминать было нечего. Всё прямо и прямо. И вроде недолго шли, а у него стали подкашиваться ноги, и Новенький с Младшим всё плотнее поддерживали его, подпирая своими телами. В небольшой и тоже ослепительно белой комнате в трёх больших картонных коробках навалом тёмно-серые рубашки, штаны и чёрные матерчатые тапочки. Все быстро с привычной сноровкой разбирали и одевались. Младший помог Гаору надеть брюки и тапочки.
— Старший, а рубашку ему как?
— На плечи накинь, сойдёт. Все готовы? Становись.
"Как в отстойнике", — успел подумать Гаор, с удивлением чувствуя, что ему становится любопытно. О чёрт, неужели и в самом деле, как говорили, кто с чем, а журналист и к Огню с диктофоном заявится и интервью брать будет? Боль была далёкой и посильной. Ну, ноги больно переставлять, ну, саднит горло и кружится голова, но глаза уже видят, и уши слышат, и… о чёрт, неужели он и к этому привыкает?!
Четыре пятёрки выстроились перед стеной. Гаора поставили в третью, в самую серединку. Прищурившись — всё-таки глаза ещё не восстановились полностью — Гаор разглядел тонкую чёрную вертикальную линию по прямой перечеркнувшую белую стену от пола до потолка. Дверь?
Это оказалось дверью лифта. В который они и вошли. Кабина была рассчитана точно, определить везут наверх или вниз, Гаор не успел. Пол под ногами дрогнул, раскрылись двери, и они вышли.
Эта комната была поменьше, а может, и такой же, но здесь вдоль стен стояли выкрашенные белой краской табуреты, в углу белый, как медицинский, столик с какими-то банками и бутылками.
— Предварилка это, — объяснил Гаору Младший.
— Сейчас нас осмотрят, — продолжил Новенький, — и по клиентам разобьют. Ничего, Рыжий, справишься.
— Он не Рыжий, а Лохмач, — вмешался в их разговор Старший. — Что там у тебя раньше было, забудь как не было. Понял?
Гаор настороженно кивнул.
— Всё, становись, — негромко скомандовал Старший.
Они встали вдоль стен, в углу вдруг открылась неразличимая до этого дверь, и вошли пятеро. В серых полувоенных костюмах, бритые, что-то весело обсуждающие.
— Ага, — сразу остановился один из них перед Гаором. — Тот самый. И опять живой!
Гаор узнал по голосу допрашивавшего его Весёлого.
— Возьмёшь его? — спросил другой, шевелением пальца отставляя в сторону пятерых из строя.
— Куда тебе столько? — поинтересовался третий, рассматривавший Резаного и Шестого. — Вы двое, ко мне.
— Клиент плодовитый, два сына, три дочки. Как раз.
— Этого ко мне, — подошел к Весёлому четвертый. — Тоже как раз.
— Не слишком?
— Есть одна мысль.
Отобранные выходили из строя и вставали у других стен уже отдельными группами. По рабочим бригадам — догадался Гаор.
Вошли ещё трое… дознавателей, вспомнил нужное слово Гаор. Весёлый отошёл к ним, а перед Гаором остался "четвёртый".
— Что-то я тебя раньше не видел, — задумчиво сказал он. — В который раз работаешь?
— В первый, господин, — ответил за Гаора Старший.
Старший не стоял в строю, а свободно ходил по комнате, выслушивая замечания и отвечая на вопросы господ.
— Наручники зачем? Дерётся?
— Пытается, господин.
— Даже… м-м-м, ладно, может быть интересно, — решил, наконец, "четвертый". — Старший, он нужен активным, очень активным.
— Да, господин.
— Через полпериода подготовь его. Но первый раз… Страховка есть?
— Трое, господин, — ответил Старший. — Я сам пойду, господин.
