Камень или часть ветра достаточно сложны.
Человек... - он значительно замолчал.
- Я не могу утверждать, что понял Фелуриан, - сказал я.
- Какую-то часть ее ты понял, - настаивал он.
- Твой спящий разум.
Действительно редкая вещь.
Если бы ты знал, как это трудно, у тебя никогда не появился шанс сделать это.
***
Поскольку бедность больше не заставляла меня работать бесконечные часы в Артефактной, я более широко был свободен для обучения, чем когда-либо прежде.
Я продолжил свои обычные занятия в симпатии, медицине и артефакции, к ним добавились химия, гербаристика (фармакогнозия), и сравнительная женская анатомия
Мое любопытство было задето шкатулкой Локлесс, и я пытался изучить что-нибудь о илиийских узелковых историях.
Но я быстро понял, что большинство книг об Илии исторические, а не лингвистические, и получить информацию я мог только читая узелки.
Таким образом, обыскивая Архивы, я обнаружил единственную полку давно вышедших из употребления книг Илии в неприятной с низкими потолками секции в нижней части подвалов.
Тогда , в поисках места для чтения я обнаружил маленькую комнату скрытую в закутке за выступающими стеллажами.
Это не была комната для чтения, как я ожидал.
Внутри были сотни деревянных катушек с узелковой письменностью.
Это не были книги, но это был Иллийский эквивалент.
Тонкий слой пыли покрывал все. и я сомневался, чтобы кто-то заглядывал в эту комнату в течение многих десятилетий.
Я питаю огромную слабость до секретных вещей (секретов).
Но я быстро обнаружил, что чтение узелков невозможно без первичного понимания Иллийского.
Не было классов по этому предмету, и ни один из гиллеров Мастера Лингвиста не зал больше чем нескольких (россыпь) слов.
Я не был крайне удивлен, учитывая что Иллия превратилась в пыль под железными сапогами Атуранской империи.
Часть оставшаяся на сегодняшний день, была населена преимущественно овцами.
И если вы стояли бы в центре страны, то могли бы перебросить камень через границу.
Однако, это был неутешительный конец моим поискам.
Затем, несколькими днями позже, Мастер Лингвист вызвал меня к себе в кабинет.
Он узнал, что я наводил справки, и оказалось, что он говорит на Иллийском довольно хорошо.
Он предложил обучать меня лично, и я с радостью принял его предложение.
Так я приехал в Университет, я только увиделся с Мастером Лингвистом во время приема, и когда меня прокатили на рогах по дисциплинарным причинам.
Действуя как Канцлер, он был формален и довольно мрачен.
Но когда он не занимал кресло Канцлера, Мастер Хема был удивительно ловким и мягким учителем
Он был остроумный с удивительно едким чувством юмора.
В первый раз, когда он сказал мне свою грязную шуточку, вы можете себе представить, как это ошеломило меня.
Элодин не преподавал в классе в этом семестре, но я начал изучать Именование под его личным руководством.
Все пошло более гладко, когда я понял методику его безумия.
Граф Трепе был очень рад, обнаружив меня живым, и по поводу моего воскрешения устроил вечеринку, где я был представлен местной знати.
Специально для этого события мне скроили костюм, в припадке ностальгии, я хотел придать ему цвета, которые носила моя старая труппа: зеленый и серый, цвета людей лорда Грейфэллоу.
После вечеринки, в гостиной за бутылкой вина, Я расказал Трепе о моих приключениях.
Я упустил историю о Фелуриан, так как знал, что он не сможет поверить в это.
И я не смог рассказать ему половину того что я делал на службе у Маера.
Поэтому, Трепе думал, что Алверон довольно щедро меня вознаградил.
Я не настаивал на обратном.
Амброуз счастливо отсутствовал во время зимнего семестра, но когда наступила весна, он вернулся, чтобы усесться на на насест, как какая то ненавистная мигрирующая птица.
Не было совпадением, что на следующий день после его возвращения я пропустил все мои занятия и потратил целый день на изготовление нового грема.
Как только растаял снег и земля стала устойчивой, я возобновил свои упражнения в Кетан.
Помня как странно это выглядело, когда я увидел это первый раз, я продолжил свои упражнения в лесу на севере от Университета в одиночестве.
С весной наступила пора назначения оплаты обучения.
Я показался на своем интервью в небольшом похмелье и сбился на сескольких вопросах.
Моя плата за обучение была установлена размером в восемь талантов и пять, что позволило мне заработать четыре таланта с мелочью от казначея.
Продажи Бескровного замедлились зимой, поскольку было меньше торговцев посещавших Университет.
Но как только снега растаяли и высохли дороги, небольшое количество что скопилось в Запасах было быстро продано, принеся мне еще шесть талантов.
Я не был готов к такому количеству денег в карманах, поэтому, признаюсь, я слегка обезумел от этого.
У меня было шесть костюмов, скроенные под меня, и вся бумага, которую я мог использовать.
Я купил замечательные, темные чернила от Аруе и так же приобрел собственный набор гравировальных инструментов.
У меня было две пары ботинок.
Две.
Я нашел древнее, разодранное изречение на Ильском, затерянное в книжном магазине в Имре.
Полное рисунками узлов, из-за чего хозяин книжного решил что это был журнал моряка и продал мне его всего за полтора таланта.
Вскоре после этого я купил копию Хероборики, затем добавил копию Термигус Техника, что я мог использовать для создания схемы по обеспечению безопасности моей комнаты .
Я оплатил ужин для моих друзей.
У Аури были новые платья и яркие ленты в волосах.
А в моем кошельке все еще оставались деньги.
Как странно.
Как замечательно.
* * *
К середине семестра я снова слышал знакомые истории.
Истории о совершенно рыжем авантюристе, который провел ночь с Фелуриан.
Истории о бравом молодом арканисте, обладающем могуществом Тарболина Великого.
Потребовались месяцы, чтобы рассказы о моих деяниях в Винтасе проделали долгий путь, изо ртов в уши, все долгие мили до Университета.
Это видимо было правдой, когда я услышал эти истории, я развернул (удлинил) мой шаед, и стал носить его значительно чаще.
Так же имело место, что я не позволительно тратил много времени, несколько оборотов просиживая в пивных, скрытно и тихо, слушая эти истории.
Возможно я пошел еще дальше, добавив предположение или два
В конце концов, я был молод, и это было естественно для меня - упиваться своей славой.
