Слишком просто.
Все права собственности были странно двойственными: как если Декану принадлежат его носки, но в то же время носки каким-то образом также получили право собственности на Декана.
Это изменяло использование обоих слов сложными грамматическими способами.
Как будто простой акт обладания носками каким-то коренным образом изменял характер человека.
Таким образом, даже после нескольких месяцев изучения с деканом, иллийская грамматика все еще была для меня темным лесом.
Все, что я мог показать в моей работе было весьма поверхностное знание лексики.
Мое понимание рассказов из узелков было еще хуже.
Я пытался улучшить ситуацию, практикуясь с Деочем.
Но он был не таким хорошим учителем и признался, что единственным человеком, которого он когда-либо знал, кто мог читать узелковые истории, была его бабушка, которая умерла, когда он был очень молод.
Второй пришла моя неудача в высшей химии, заключавшаяся в гиллере Мандрага Анисате.
Хотя материал очаровал меня, я не поладил с самим Анисатом.
Я любил открытия, которые предоставляла химия.
Я любил острые ощущения эксперимента, задачи испытаний и повторных испытаний.
Я любил в ней загадки.
Я также признаю свою глупую любовь к сложным аппаратам.
Бутылкам и трубкам.
Кислотам и солям.
Ртути и пламени.
Существует что-то первичное в химии, что не поддается объяснению.
Либо вы чувствуете это либо нет.
Анисат не чувствовал этого.
Для него химия была писание в журналах и тщательное написание рядов чисел.
Он заставлял меня выполнять те же титрования по четыре раза, просто потому, что моя запись была неправильной.
Зачем писать число внизу?
Почему я должен был занимать десять минут, чтобы написать то, что мои руки могли закончить за пять?
Поэтому мы спорили.
Поначалу мягко, но ни один из нас не готов был отступить.
В результате, всего через два оборота в семестре мы скатились к крику друг на друга посреди Тигеля, в то время как тридцать студентов смотрели на это, открыв с тревогой рот.
Он сказал мне оставить его класс, назвав меня непочтительным подкидышем Фаэ, без какого-либо уважения к власти.
Я назвал его помпезной логарифмической линейкой, которая пропустила свое истинное призвание в конторе писца.
Справедливости ради, у нас обоих было рациональное зерно.
Моя другая неудача пришла из математики.
После прослушивания возбужденных разговоров Фелы в течение нескольких месяцев о том, что она училась под руководством магистра Брандера, я отправился для следующего моего пункта знаний.
К сожалению, более высокие пики математики не привели меня в восторг.
Я не поэт.
Я не люблю слова ради слов.
Я люблю слова ради того, что они могут достичь.
Точно так же я не являюсь арифметиком.
Числа, которые говорят только о числах, не представляют для меня большого интереса.
Из-за моего отказа от химии и арифметики, у меня появилось много свободного личного времени.
Часть его я провел в Артефактной, делая своих собственных Бескровных, которые продавались практически перед ней на прилавках.
Я также провел немало времени в архивах и Медике, проводя исследования для эссе под названием "О неэффективности маранты". Арвил был настроен скептически, но согласился, что мое первоначальное исследование оправдывало внимание.
Я также провел часть своего времени романтично.
Это было для меня новым опытом, так как я ни разу раньше не попадался на глаза женщины.
Или если они у меня были, я не знал, что делать с их вниманием.
Но я был старше, и мудрее до некоторой степени.
И из-за циркулирующих историй, женщины по обеим сторонам реки начали проявлять ко мне интерес.
Мои романы были приятными и краткими.
Я не могу сказать, почему краткими, кроме как констатировать очевидное: что во мне нет ничего такого, что может подтолкнуть женщину получить длительную привычку к моей компании.
Симмон, например, мог предложить многое.
Он был драгоценным камнем в грубой оправе.
Не потрясающий, на первый взгляд, но с большой стоимостью под поверхностью.
Сим был нежен, добр и внимателен, какого могла полюбить любая женщина.
Он сделал Фелу безумно счастливой.
Сим был принцем.
В отличие от него, что мог дать я?
Ничего настоящего.
Менее всего сейчас.
Я был больше похож на любопытный камень, который поднимали, несли некоторое время, и, наконец, снова бросали, осознавая то, что при всей своей интересном виде, это не более, чем отвердевшая земля.
***
- Магистр Килвин, - спросил я.
- Можете ли вы назвать металл, который будет постоянно жестко использоваться в течение двух тысяч лет и оставаться относительно непоношенным или безупречным?
Огромный ремесленник оторвался от латунного механизма, который он описывал и взглянул на меня в дверях своего кабинета.
И какого типа проект ты планируешь сейчас, ре'лар Квоут?
За последние три месяца я пытался создать другую схему, столь успешную, как моя Бескровная.
Отчасти из-за денег, но и потому, что я узнал, что Килвину гораздо больше нравится поощрять студентов с тремя или четырьмя впечатляющими схемами их кредитованием.
К сожалению, я встретился с серией неудач и здесь.
У меня было больше десятка умных мыслей, ни одна из которых не привела к готовому дизайну.
Большинство идей были отклонены самим Килвином.
Восемь из моих умных идей уже были созданы, некоторые из них более ста лет назад.
Пять из них, Килвин сообщил мне, потребует использования рун, что было запрещено ре'ларам.
Трое из них были математически несостоятельны, и он быстро набросал, как они были обречены на провал, спасая меня от десятков часов потерянного времени.
Одна из моих идей, он отверг как "совершенно не подходящую для ответственного ремесленника". Я утверждал, что механизм сократит время, необходимое для перезагрузки баллисты и поможет суднам для защиты от пиратства.
Это поможет защитить города от атак рейдеров Ви Семби...
Но Килвин не хотел ничего слышать об этом.
Когда его лицо начало темнеть, как грозовая туча, я быстро бросил тщательно спланированные аргументы.
В конце концов, только две из моих идей звучали приемлемо и оригинально.
Но после нескольких недель работы, я был вынужден отказаться от них, также не в силах заставить их работать.
Килвин положил свой стилус и наполовину описанный латунный механизм, повернувшись ко мне лицом.
