Родичи понемногу расходились. Каона с родителями повели Рамио в дом деда Тарвора, отца матери. Сам дед погиб уже лет десять назад, но его просторный дом до сих пор не перешел в наследство никому из восьмерых детей. Сейчас в нем жили разом три семьи, но временно, покуда не отстроят свои. А так просторную постройку использовали для приема дорогих гостей, родственников и близких друзей рода. Здесь гостям выделили две смежные светелки. Каона заметила, как мать и отец обменялись взглядами. У родителей явно крутился на языке вопрос: а не поселить ли дочку с ее приятелем в одну комнату. Дело-то хорошее, и парень вроде ничего, даром что слепой. Но отец еле заметно качнул головой. Дочка сама решит — он уже не сомневался в силе ее характера. А вот сама девушка была переполнена терзаниями. Она провела Рамио по комнатке, давая ощупать кровать, табурет, столик у окна и вделанный в стену шкафчик. Теперь, после Преобразования, здесь на Севере зимы были суровыми. Поэтому в каждой комнате теплился очажок с вечными углями, прикрытый тяжелой чугунной дверцей. Потом показала ему дорогу в свою светелку по соседству, очень похоже обставленную.
— Ты здесь стала другой, — медленно произнес артеас, повернув лицо к слабому жару очага. — Расскажи мне, что для тебя это место?
— Это мой род, — задумчиво провела по деревянной панели стены Каона. — То, что у меня невозможно отнять. Я могу жить где угодно и заниматься своими делами, а они тут… будут всегда.
— Но ты не хочешь жить тут с ними… — утвердительно кивнул Рамио.
— Да, не хочу. Это не моя жизнь. Знаешь, когда-то давно наш род едва не постигла общая участь больших сельских семей. Из которых дети рано или поздно разъезжаются по свету. Те, кто уходили учиться, сюда уже не возвращались. Им нечего было делать дома: ведь новые ремесла, новые умения тут негде было применять. Любому мастеру нужны инструменты, нужны подмастерья, покупатели, клиенты. Тогда мой дед Тарвор решил построить мастерские прямо тут, в Заречном. Неподалеку тракт, люди переселяются на север, купцы водят караваны. Он рассчитал верно: дети начали возвращаться домой. Таких, как я, совсем немного. Тут есть мастера разных профессий, фермеры, объездчики буйволов и кугуаров, охотники, следопыты, рыбаки, тренированные воины в малой дружине и ученые, целители и учителя, музыканты и даже один художник, к которому приезжают лорды заказывать портреты. Наверное, когда построят храм в Заречном, появятся и священники. Я иногда думаю, что мои братья рано или позно вернутся сюда. И… — Каона замолчала, осекшись.
— И твои дети, да? — в голосе Рамио была глубокая задумчивость. — Ты хотела бы, чтобы они жили тут?
— Про детей я теперь не знаю, — вздохнула девушка. — Это слишком сложно для меня.
— И для меня тоже, — признался правитель крылатого народа. — И для меня…
Он внезапно поднялся и, легко касаясь стены ладонью, молча вышел из комнаты. Девушка поняла, что он хочет остаться один. Настроение артеас иногда менялось по непонятным ей причинам. Приглушенно хлопнула дверь его комнаты. Рамио понял самое главное в ней, ухватил самую суть — но при этом по-прежнему отстранился, как и отец, предоставляя ей возможность решать все самой. Позже, вечером, помогая матери и двоюродным теткам ставить многочисленные хлеба в печь, Каона думала о всех этих сложностях с легкой досадой. Мать, видя настроение дочери, незаметно кивнула своим сестрам и увела девушку на улицу. Звездное небо отливало сиреневым со стороны океана. Вдали, над портом Рун, дрожало оранжевое зарево от освещенных улиц и домов. Со стороны реки, с лесного берега, наползал сырой и плотный туман. Где-то закричал схваченный зверек: ночные хищники вышли на охоту. Рыкнули ручные волки, обегающие поселок вдоль околицы, отгоняя чужаков от своей территории. Заскрипела тетива на сторожевой башне.
— Что тебя так тревожит, дочка? — спросила мама, накидывая на плечи Каоне шерстяную безрукавку, прихваченную в сенях.
— Все сразу, — буркнула девушка. — Вся эта жизнь, перепутанная до безумия. Скажи мне, почему взрослые не учат нас самому главному?
— Главному? — мать мягко улыбалась дочери.
— Да, такому важному! — Каона повысила голос. — Ведь ты сама искала всяких мудрецов долгие годы — чему ты хотела от них научиться? Какой мудрости тебе не хватало? И если ты ее узнала, то почему не передала нам, своим детям?
— Чему же такому вас не учат, расскажи мне? — мама опустилась на скрипучую лавочку у плетня.
— Как любить кого-то? Как провожать друзей? — Каона рубанула воздух рукой, потом прижала стиснутый кулак к груди. — Как пережить славу или как пережить полную безвестность? Как уйти от кого-то, кого ты больше не любишь? Что происходит в головах у других людей, о чем они думают? Что можно сказать умирающему другу? А врагу? И как жить, когда ты столького не знаешь?
— Мы не учим вас, — мать провела по лицу ладонями. — Да, не учим, ты права. Потому что этому нельзя научить. Можно только рассказать как другие люди до тебя поступали так или этак. И ты все равно будешь искать свой путь и свой способ сделать что-то, потому что твое сердце — единственное во Вселенной, и ты любишь как никто другой и уходишь своей дорогой за своей звездой. Может быть, однажды ты узнаешь ответ для всех и вернешься — научить нас? — по лицу женщины внезапно потекли слезы.
— Ты плачешь, мама? — Каона испуганно обняла ее, растеряв весь свой воинственный пыл.
— Ты так быстро выросла, — всхлипнула та. — Быстрее всех!
— Ничего, мам, я справлюсь, — проглотила ком в горле девушка. — А ты для себя нашла ответы?
— Да, я нашла. Но они не годятся тебе, — мать утерлась фартуком и слабо улыбнулась. — Ведь ты не жена купца из небольшого городка. У тебя другая дорога в жизни — и другие ответы.
— Ты счастлива теперь? — этот вопрос Каона не решалась задать матери уже много лет. — Мне казалось, что ты была очень несчастна, когда мы были маленькими.
— Я была растеряна и не умела найти себя, — пожала плечами женщина. — Замужество и материнство обрушились на меня так внезапно, что мне все время казалось — это не со мной происходит. Трое детей, подумать только! А я вся еще была тут, на лугах своего детства. Потом твой отец понял это и привез меня домой. И все встало на место.
— Как? Как оно встало? — Каона согревала мамины руки в своих горячих ладошках.
— Очень просто. Мы приехали в тот раз под вечер, в темноте. Всюду лежал туман, и я так и не увидела ничего знакомого. Утром я вскочила рано-рано, как в детстве, и скорее помчалась на улицу. Мне хотелось обмануться, хотелось пожить часок так, словно вас с отцом нету в моей жизни. Вставало солнце, туман таял, все Заречное выплывало мне навстречу. Стадо двигалось на пастбище, свистели птицы. Я ощущала себя легкой, как пушинка. Хотелось схватить хворостину и кинуться выгонять коз и овец из хлева, как я делала в детстве по утрам, помогая взрослым. Я шагнула к открытой двери хлева и увидела там другую девочку с прутиком. Не помню уже, кто это был из моих племяшек. Она смеялась, не замечая меня, разговаривала с овцами, шлепала коз по спинам и щекотала козлят. В лучах утреннего солнца она сама была как дух воздуха, прозрачный и невесомый. И в эту минуту я поняла, что детство — это не сам человек. Детство — это место и время, куда невозможно вернуться. Туда все приходят по очереди и по очереди покидают его. Но если для меня тут нет места, то где же я должна быть? Мне стало так одиноко, словно я по ошибке забрела в чужое село, перепутав его с Заречным. И тут твой отец подошел ко мне сзади и обнял за плечи. Он был такой теплый, такой родной, что я просто задохнулась от счастья. Вот мое место — поняла я. Я все время была на своем месте, а хотела вернуться на чужое. Если бы ты знала, с какой радостью и гордостью я рассматривала вас в то утро! Словно вы только что появились у меня.
