Каждый слышал об этом в той или иной версии, кажется.
Там нарастала большая дикая гроза и Элодин решил, что неплохо бымне провести некоторое время посреди нее.
- Чем ближе тем лучше, сказал он.
Он знал, что Лоррен никогда не даст нам доступ к крыше Архивов, поэтому Элодин просто украл ключ.
К сожалению, это означало, что когда ключ улетел, кувыркаясь, с крыши, никто не знал, что мы оказались там в ловушке.
В результате мы вдвоем были вынуждены провести всю ночь на голой каменной крыше, попав в зубы яростного шторма.
Еше не было полудня, когда погода успокоилась достаточно, чтобы позвать во двор за помощью.
Тогда, как оказалось, не было второго ключа, Лоррен взял самый прямой курс и взяв несколько здоровенных скривов, просто выбил дверь, ведущую на крышу.
Ничего из этого не было особой проблемой, если бы, как только начался дождь, Элодин не настоял, чтобы мы разделись до гола, обернув нашу одежду в непромокаемый плащ, и повесить ее вниз с кирпичом.
Следуя мысли Элодина, это поможет мне изучить бурю в максимально возможной степени.
Ветры были сильнее, чем он ожидал, и они вырвали как кирпич и наш комплект одежды, бросив их в небо, как горстку листьев.
Таким образом мы потеряли ключ, как вы видите.
Он был в кармане Элодиновых штанов.
Из-за этого, магистр Лоррен, Лоренов гиллер Дистрельl и трое мускулистых скривов нашли Элодина и меня совершенно голыми и мокрыми, как утонувших крыс на крыше Архивов.
В течение пятнадцати минут все в Университете услышали про эту историю.
Элодин смеялся, откинув голову над всем этим, и, хотя я вижу сейчас в этом юмор, в то время я был далек от смеха.
Не буду обременять вас всем списком нашей деятельности.
Достаточно сказать, что Элодин пошел на многое, чтобы разбудить мой спящий разум.
Нелепой протяженности, на самом деле.
И к моему большому удивлению, наша работа принесла плоды.
Я назвал имя ветра три раза за семестр.
Первый раз я успокаивал ветер в течении долгого вздоха, стоя на Каменном мосту посредине ночи.
Элодин был здесь, тренируя меня.
Я имею в виду, что он был, подталкивая меня хлыстом.
Я также был босиком и более чем слегка пьян.
Второй раз пришел ко мне неожиданно, когда я учился в Томах.
Я читал книгу по Иллийской истории, когда вдруг воздух в пещерной комнате начал шептать мне.
Я слушал, как научил меня Элодин, затем это мягко произнес.
Именно тогда мягкий скрытый ветер перешел в бриз, поразив студентов и посеяв панику среди скривов.
Имя исчезло из моей головы через несколько минут, но пока это продолжалось я получил определенные знания, как я должен управлять им, я мог вызвать бурю или начать гром с одинаковой легкостью.
Знания самого по себе должно было быть достаточным для меня.
Если бы я сильно назвал имя ветра в Архивах, Лоррен повесил бы меня за пальцы над наружной дверью.
Вы можете подумать, что это не очень впечатляющие подвиги для именователя, и я соглашусь, что вы правы.
Но я вызвал ветер третий раз за весну и третий раз стоил всех остальных.
Поскольку я получил для себя много свободного времени, в середине семестра я нанял для использования двух лошадей, запряженных в телегу и ради шутки отправился в Тарбеан.
Это заняло у меня весь Ривинг (прим. день оборота), чтобы попасть туда, и я провел большую часть Кендлинга (прим. день оборота) посетив любимые места и заплатив старые долги: сапожнику, который был добр к босому мальчику, хозяину, который давал мне спать у его очага несколько ночей, портному, которого я терроризировал.
Кварталы Берега были поразительно знакомы, в то время как другие кварталы я не узнавал вообще.
Это не особенно удивляло меня.
Такой занятой город, как Тарбеан, постоянно менялся.
Что удивляло меня - была странная ностальгия, которую я чувствовал к этому месту, что было так жестоко ко мне.
Я провел здесь два года.
Практически, это было целую жизнь назад.
Прошел оборот дней с момента последнего дождя, и город был сухой, как кость.
Шарканье ног сотен тысяч людей подняли облако тонкой пыли, которая заполнила улицы города.
Она охватывала мою одежду и попадала в волосы и глаза, заставляя их зудеть.
Я старался не останавливаться на том, что она была в основном из пылевидного лошадиного дерьма, с примесью мертвой рыбы, угольного дыма и сильно отдавала мочей для аромата.
Дыши я через нос, я был бы поражен запахом.
Но если я дышал через рот, я мог попробовать это, и пыль заполнила мои легкие, заставляя меня кашлять.
Я не помню, чтобы было так плохо, как тогда.
Неужели там всегда было так грязно?
Неужели там всегда пахло так плохо?
Через полчаса поисков, я наконец нашел сгоревший дом с подвалом под ним.
Я проделал свой путь вниз по лестнице и через длинный коридор во влажное помещение.
Трапис все еще был там, босиком и носил все тот же оборванный халат, заботясь о своих безнадежных детях в прохладной тьме ниже городских улиц.
Он узнал меня.
Не так, как другие люди, и не как подающего надежды героя из истории.
У Траписа не было времени для таких вещей.
Он вспомнил меня, как грязного, голодного мальчика, который упал на его лестнице больной лихорадкой и плакал одним зимним вечером.
Можно сказать, что я любил его еще больше за это.
Я дал ему столько денег, сколько он мог взять: пять талантов.
Я пытался дать ему больше, но он отказался.
Если он потратит слишком много денег, сказал он, это привлечет ненужное внимание.
Он и его дети были в безопасности, пока никто не замечал их.
Я поклонился его мудрости и провел остаток дня, помогая ему.
Я накачал воды и раздал хлеб.
Я быстро обследовал детей, а затем предпринял путешествие в аптеку и принес несколько вещей, которые могли бы помочь.
Наконец я позаботился о самом Траписе настолько, насколько он позволил.
Я растер его бедные, распухшие ноги с камфорными и материнскими листьями, а затем подарил ему облегающие чулки и хорошую пару обуви, чтобы он не ходил больше босиком в сырости подвала.
Когда день перешел в вечер, оборванные дети начали поступать в подвал.
Они пришли найти немного еды, или потому что они были ранены или надеялись на безопасное место для сна.
Все они смотрели на меня подозрительно.
Моя одежда была новой и чистой.
Я не оставался там долго.
Мне не были рады.
Если бы я остался, могли возникнуть проблемы.
По крайней мере, мое присутствие могло быть для некоторых из изнуренных детей настолько неудобным, что они не остались бы на ночь.
