— Ты! — Голос вампирши был торжествующим. Удивительно торжествующим — будто не на переговоры меня позвала, а на заклание.
— Я.
Егор стоял перед вампиршей, она заслонялась им от оперативников. Мальчик был в сумраке, порожденном упырихой, и потому сознания не терял. Стоял молча, не двигаясь, смотрел то на меня, то на Тигренка. Очевидно, полагался на нас больше всего. Одной рукой вампирша охватила мальчишку поперек груди, прижимая к себе, другую — с выпущенными когтями, держала у его горла. Оценить ситуацию было нетрудно. Пат. Причем взаимный.
Попытайся Тигренок или Медведь напасть на упыриху — та одним взмахом руки снесет мальчику голову. А это не лечится… даже с нашими возможностями. С другой стороны, стоит ей убить пацана — ничто нас сдерживать не будет.
Нельзя загонять врага в угол. Особенно если идешь убивать.
— Ты хотела, чтобы я пришел. Я пришел. — Я поднял руки, демонстрируя, что в них ничего нет. Пошел вперед. Когда оказался между Тигренком и Медведем, вампирша оскалила клыки:
— Стой!
— У меня нет ни осины, ни боевых амулетов. Я не маг. И ничего не смогу тебе сделать.
— Амулет! На твоей шее амулет!
Вот оно что…
— Он не имеет к тебе никакого отношения. Это защита от того, кто неизмеримо выше тебя.
— Сними!
Ой как нехорошо… как плохо… Я подцепил цепочку, сорвал амулет и бросил под ноги. Теперь, при желании, Завулон может попытаться воздействовать на меня.
— Снял. Теперь говори. Чего ты хочешь?
Вампирша крутанула головой — ее шея легко сделала оборот на триста шестьдесят градусов. Ого! Я про такое даже не слышал… и наши боевики, вероятно, тоже: Тигренок зарычала.
— Кто-то крадется! — Голос у вампирши оставался человеческим — визгливый истеричный голос молодой глупой девчонки, случайно обретшей силу и власть. — Кто? Кто?
Левую руку, где она отрастила когти, она вдавила в шею мальчишки. Я вздрогнул, представив, что будет, если выступит хоть капелька крови. Упыриха же потеряет контроль над собой! Другой рукой, нелепым обвиняющим жестом, заставляющим вспомнить Ленина на броневике, вампирша указала на край крыши.
— Пусть он выйдет!
Я вздохнул и позвал:
— Илья, выходи…
В обрез крыши вцепились пальцы. Через миг Илья перемахнул низенькое ограждение, встал рядом с Тигренком. Где он там прятался? На козырьке балкона? Или висел, вцепившись в плети синего мха?
— Я знала! — торжествующе сказала вампирша. — Обман!
Семена она, похоже, не чувствовала. Может быть, наш флегматичный друг лет сто занимался ниндзютсу?
— Не тебе говорить об обмане.
— Мне! — На миг в глазах вампирши мелькнуло что-то человеческое. — Я умею обманывать! Вы — нет!
Хорошо. Хорошо, ты умеешь, а мы — нет. Верь и надейся. Если ты считаешь, что понятие «ложь во спасение» годится лишь для проповедей, — верь. Если ты думаешь, что «добро должно быть с кулаками» лишь в старых стихах осмеянного поэта, — надейся.
— Чего ты хочешь? — спросил я.
Она замолчала на миг, будто и не задумывалась раньше об этом:
— Жить!
— С этим опоздала. Ты уже мертва.
Вампирша вновь оскалилась:
— Правда? А мертвые умеют отрывать головы?
— Да. Только это они и умеют.
Мы смотрели друг на друга, и это было так странно, так театрально-напыщенно, и весь разговор был нелеп, ведь нам никогда не понять друг друга. Она мертва. Ее жизнь — чужая смерть. Я жив. Но с ее стороны — все наоборот.
— В этом нет моей вины. — Ее голос вдруг стал спокойнее, мягче. И рука на шее Егора чуть расслабилась. — Вы, вы, называющие себя Ночным Дозором… те, кто не спит по ночам, кто решил, что он вправе хранить мир от Тьмы… Где вы были, когда пили мою кровь?
Медведь сделал шажок вперед. Крошечный шажок, будто и не переступил могучими лапами, а просто скользнул под напором ветра. Я подумал, что он будет так скользить еще десяток минут, как скользил весь этот час, пока длилось противостояние. До тех пор, пока не сочтет шансы достаточными. Тогда он прыгнет… и если повезет, мальчишка будет вырван из рук вампирши, отделавшись парой сломанных ребер.
— Мы не можем уследить за всеми, — сказал я. — Просто не можем.
Вот что страшно… я начинал ее жалеть. Не мальчишку, влипшего в игры Света и Тьмы я жалел, не девушку Светлану, над которой нависло проклятие, не ни в чем не повинный город, который ударит этим проклятием… Вампиршу я жалел. Потому что и впрямь — где мы были? Мы, называющие себя Ночным Дозором…
— В любом случае у тебя был выбор, — сказал я. — И не говори, что это не так. Инициация проходит лишь по обоюдному согласию. Ты могла умереть. Честно умереть. Как человек.
— Честно? — Вампирша мотнула головой, рассыпая волосы по плечам. Где же Семен… неужели так трудно взобраться на крышу двадцатиэтажного дома? — Я бы хотела… честно. А тот… кто ставил подписи на лицензии… кто предназначил меня в пищу? Он поступал честно?
Свет и Тьма…
Она не просто жертва взбесившегося вампира. Она была назначена добычей, выбрана слепым жребием. И не было у нее никакой судьбы, кроме как отдать свою жизнь для продления чужой смерти. Вот только тот парень, что рухнул мне под ноги пригоршней праха, сожженный печатью, он полюбил. Действительно полюбил… и не высосал чужую жизнь, а превратил девушку в равную себе.
Мертвые умеют не только отрывать головы, но и любить. Беда лишь в том, что даже их любовь требует крови.
Он вынужден был ее скрывать, ведь он превратил девушку в вампира незаконно. Он должен был ее кормить, и тут годилась лишь живая кровь, а не склянки, сданные наивными донорами.
И началось браконьерство на улицах Москвы, и мы, хранители Света, доблестный Ночной Дозор, отдающие людей в жертву Темным, встрепенулись.
Самое страшное в войне — понять врага. Понять — значит простить. А мы не имеем на это права… с сотворения мира не имеем.
— И все-таки у тебя был выбор, — сказал я. — Был. Чужое предательство — не оправдание собственного.
Она тихонько засмеялась.
— Да, да… добрый слуга Света… Конечно. Ты прав. И ты можешь тысячу раз повторить, что я мертва. Что душа моя сгорела, растворилась в сумраке. Только объясни мне, подлой и злой, в чем между нами разница? Объясни так… чтобы я поверила.
Вампирша склонила голову, посмотрела в лицо Егору. Сказала доверительно, почти по-дружески:
— А вот ты… мальчик… ты меня понимаешь? Ответь. Ответь честно, не обращай внимания… на когти. Я не обижусь.
Медведь скользнул вперед. Еще чуть-чуть. И я почувствовал, как напрягаются его мышцы, как он готовится к прыжку.
