Мерильгин не стала оплакивать тело мужа, а сорвалась к городским воротам сразу, как только Асман в буквальном смысле раздвоился. За ней устремились пяток телохранителей. Так они и неслись: шесть всадников сквозь плотный ливень, полностью облепленные мокрой тканью, одетой для защиты от сухой пыли, а не от небесных хлябей. Довольными этой скачкой были только единороги.
Пиренгул орал, махал руками, командовал, мол, надо задержать беглецов, но в громе и радости от его победы (а больше — от небесной влаги) никто его не понял. И сам он напрочь забыл о своих возможностях, позже оправдываясь: «Там люди толпились, задеть боялся», — от самого себя утаивая мысль, что Мерильгин любить не перестал и рад, что отпустил её. Родительское сердце отходчиво.
А Рус тем временем сходил в Кальварионский дворец. Появился там, где они с Гелинией договаривались — на заднем дворе, по которому когда-то бежал Андрей со спящей на его плече княжной, одержимой «демонской сущностью». Был проведен в детскую, где, до смерти напугав кормилицу, поигрался с сыном-бутузом, уже ползающим по толстому тирскому ковру. Перед уходом вздохнул, зачем-то украдкой перекрестил ребенка (уж больно напрашивался этот жест в ответ на натуральный крестик висящий на шее младенца), отмахнулся от навязчивого секретаря, который бубнил, как заведенный: «Госпожа велела подождать, она через статер освободиться и прибежит», — снова вышел на задний двор и ушел в Месхитополь, в давно примеченный закуток на бывшем «вокзале» — станции Звездных врат. Ему понравилось получать новости здесь, в таверне, обедая и слушая красивую танцовщицу. Сведения его порадовали.
Ажиотаж вокруг «Трех Толстяков» стоял неимоверный. Люди уже забыли о Сильвалифийском руднике и массово рассуждали о том, что «деньги сами делают деньги» и несли, и несли золото, вынимая подвальные кубышки. Впрочем, начинался и обратный процесс — изъятие денег. По слухам, а танцовщице обычно можно было верить, в «Толстяков» сильно вложился Ипполит Скромный и… орден Текущих.
«Пора! — решил Рус и, отпустив девушку, развалился на стуле. Кроме блокировки тирских портов он ожидал чего-нибудь „эдакого“ и оно произошло — случилась попытка смена династии. Тянуть нечего. Вызвал „отражение“ Адыгея и сказал одно только слово: — Сворачиваемся».
На следующее утро ни одна меняльная контора «Три Толстяка» не открылась. По всей ойкумене. При взломе дверей и проверке помещений не было найдено ни одного сотрудника и, что гораздо обидней, ни одной монетки, даже медной лепты. С этого дня появилась пословица: «Сгинуло, как в сильвалифийский рудник провалилось!». Позже, длинное название государства стали упускать.
Ипполит сгоряча хотел было объявить войну лесному царству, но был остановлен словами генерала ордена Пылающих: «Договор-договором, но пора бы, государь, и за прежние компании рассчитаться», — на что месхитинский правитель смог ответить лишь самыми общими словами, с досады до крови прикусив губу. Разыскать пропавшие деньги, конечно, велел. Но был предупрежден, что придется подождать. Потом ему доложили, что интрига эндогорцев не удалась и царь, невольно порадовавшись неудаче союзника-соперника: «Хоть одна хорошая новость, о Боги!», — велел немедленно снимать блокаду с тирского побережья, заранее представляя, что ему скажет генерал Текущих, которым царская казна, разумеется, тоже задолжала. «Интересно, а кому я ничего не должен?», — мелькнула в голове самодержца грустная, но тем не менее успокаивающая мысль.
Когда Бориса вызвали в главное управление Следящих за Порядком, он уже знал зачем и кто главный виновник. Ему достаточно было услышать название «Три Толстяка» и перерыть в памяти и в архивах названия всех меняльных контор. По одной только оригинальности он вычислил, что за всей этой аферой стоит Рус. Потом появились мелкие подтверждающие факты, указывающие на Тир и Кушинар одновременно. Ну и кто еще это мог быть? Однако, старый Следящий, написавший целую поэму-повествование об этом герое, не собирался разглашать эти сведения кому бы то ни было. Даже, страшно представить, собственному царю.
— Уважаемый Апилет, — говорил он, находясь в своей бывшей конторе. — Ты пригласил меня в качестве консультанта, поэтому будь так любезен, изложи все в письменном виде.
— Но хотя бы самые общие соображения, — во взоре красных от недосыпания глаз было столько мольбы…
— Э-хе-хе… смотри, Апилет. Адыгей и Бехруз — имена варварские, а если точнее — Тирские. То, что они прикрывались Кушинаром — вполне естественно, — тем купцам доверяют. Так что я на твоем месте начал бы следствие с Тира.
— А как же Сила Эледриаса, колебания которой слышались по ночам? Мощные колебания.
— Э-хе-хех, Апилет. В лес бы я все равно не полез. Все выводит в Тир. Мы их обложили со всех сторон и Пиренгул добивался снятия блокады. И добился. Он ради этого готов все золото бывшим рабам отдать, чужое — тем более. Но ты вели мне все детали письменно изложить, а то память подводит.
Молодой Следящий Апилет лишь досадно, с тоскливым воем простонал, на насколько ударов сердца закрыв глаза ладонями.
Борис просидел в участке еще целую четверть и уходя услышал давно ожидаемое:
— Не обижайся, уважаемый Борис, но в твоем доме произведен обыск. Большими силами, — это подразумевалось полный бардак с полу разрушением стен. Пожилой человек недовольно покачал головой:
— Глупо обижаться после моей поездки в Тир и поэмы о Русе, — сказал он, стараясь улыбаться не вымучено. Это столько ремонту! Хвала богам, он не вкладывал в «толстяков», так что деньги имелись.
— Да, Борис, ты все правильно понял. Иди. И запомни, сам царь ждет от тебя… хоть что-то ждет.
В Эледриаполе, столице Сильвалифирии, Рус появился через день после сворачивания операции — высчитывал самый оптимальный маршрут. Груз тяжелый, расстояние длинное, а значит и Силы придется потратить много. Пришел «ямой» к входу в лабиринт, куда заранее вызвал сопровождающего — Аригелия.
Царь все-таки не выдержал и активировал ловушки и Рус, разумеется, не был введен в «доверенные лица». Сам побратим Эледриаса только посмеялся этой ожидаемой паранойе.
По лабиринту прошли молча. Не говорил государь и в пещере, когда Рус честно, с помощью Духа слияния с камнем, отделил и оттащил ровно треть мешков с золотом. Эта часть оказалась примерно равной «сокровищнице али-Бабы» на вилле Апила — солидная казна появилась у молодого государства. Тем более, что Рус закрыл глаза на уже отпечатанные Аригелием гекты, не подсчитал их.
— Аригелий, — Рус, наконец, нарушил молчание. — Невесело у тебя как-то. Ну да ладно, деньги — дело серьезное. Скажи, а те семеро склонных к Силе, которые работали в конторах, уже восстановились?
