Для него ворота открылись...
С рыданием Палин рухнул у порога Башни.
— Тебе лучше? — спросил Даламар, когда Палин с трудом приподнялся с кушетки. — Глотни вина, это эльфийское, великолепного урожая. Мне его доставили из Сильванести, втайне от местных эльфов, конечно. Это первое вино, сделанное после разрушения суши. У него стойкий, горьковатый привкус — как у слез. Некоторые знакомые говорили мне, что не могут пить это вино — все время плачут. — Даламар протянул Палину бокал с темно-фиолетовой жидкостью. — И в самом деле, когда я пью его, на меня накатывает печаль.
— Тоска по дому, — произнес, покачав головой, Карамон, когда Даламар подал ему стакан.
Палин понял по тону отца, что тот расстроен, чувствует себя несчастным и очень боится за него. Но Карамон невозмутимо сидел в кресле и даже старался казаться беззаботным. Юный маг бросил на отца благодарный взгляд и стал пить вино, чувствуя, как напиток изгоняет странный холод из тела.
Непонятным образом вино заставило Палина думать о доме. «Тоска по дому»,— сказал Карамон. Палин ожидал, что Даламар высмеет это утверждение. Темные эльфы были «изгнаны от света» своего народа, им было запрещено возвращаться на древнюю родину. Грех Даламара заключался в том, что он надел черную мантию, чтобы обрести силу темной магии. Связанного по рукам и ногам, с завязанными глазами его привезли в телеге к границам лесов и выбросили.
Для эльфов, чьи многовековые жизни привязаны к возлюбленным лесам и садам, быть изгнанным из земли предков — намного хуже смерти.
Даламар казался таким холодным и равнодушным, что Палин безмерно удивился, заметив, как на его лице промелькнула и мгновенно исчезла гримаса горя, как рябь на спокойной поверхности воды. Однако судорожный страх юноши перед эльфом уменьшился — ведь что-то могло тронуть и Даламара, в конце концов.
Палин потягивал вино, смакуя горьковатый привкус, и думал о своем великолепном доме, который отец выстроил собственными руками, о гостинице — родительской гордости и радости, думал об Утехе, городе, уютно угнездившемся среди листвы огромных валлинов. Он покинул город, лишь когда пришла пора идти в школу, как и большинству юных магов. Юноша вспомнил о красавице матери и о двух непоседах-сестренках — они таскали у него мешочки с ингредиентами, пытались заглянуть под его мантию, прятали магические книги... Как это может быть — никогда больше не увидеть их?
Руки Палина задрожали.
Он поставил хрупкий бокал на столик рядом, чтобы не уронить его или не пролить вино, затем быстро огляделся — не заметили ли этого отец с Даламаром. Но те были заняты негромкой беседой у окна, выходящего на огромный Палантас.
— Ты больше ни разу с тех пор не возвращался в лабораторию? — тихо спросил Карамон.
Эльф покачал головой, откинул с головы капюшон, и его длинные шелковистые волосы разметались по плечам:
— Я вернулся через неделю после твоего отъезда, — ответил он, — чтобы убедиться, что все в порядке. А затем запечатал дверь.
— Значит, там все по-прежнему, — пробормотал силач. Палин увидел, что отец смотрит на Даламара пронизывающим взглядом, а лицо эльфа, глядящего на город, холодно и невыразительно. — Я полагаю, внутри должны быть вещи, которые могут дать магу громадную власть. Что находится там?
Почти не дыша, Палин поднялся с места и начал подкрадываться ближе, тихо ступая по густому роскошному ковру, чтобы не пропустить ответ Даламара.
— Магическая книга Фистандантилуса, собственные книги Рейстлина по магии, его пометки и сведения о травах и, конечно, его посох.
— Его посох? — внезапно спросил юноша. Даламар и Карамон повернулись к нему — лицо силача стало белее мела, Даламар чуть удивился.
— Ты говорил, что посох дяди потерян! — обвиняюще сказал Палин отцу.
— Так и есть, парень, — ответил Даламар. — Заклятие оплетает ту комнату, даже крысы не могут прошмыгнуть рядом. Никто не может войти туда, не расставшись с жизнью от боли. Если бы знаменитый посох Магиуса лежал на дне Кровавого моря, он не был бы больше потерян для мира, чем сейчас.
— Есть еще одна вещь в этой лаборатории, — медленно произнес Карамон, внезапно озаренный. — Портал в Бездну. Если мы не сможем попасть в лабораторию, то как ты собираешься пройти сквозь него, и что вы, чародеи, потребуете от меня, чтобы убедиться в смерти моего брата?
Даламар молчал, задумчиво вертя в руках бокал за тонкую ножку. Карамон, глядя на него, покраснел от гнева.
— Это была уловка! Вам не нужно было убеждаться в его смерти! Зачем ты нас сюда привел? Чего ты хочешь?
— От тебя ничего, Карамон,— холодно ответил эльф. Силач побледнел.
— Нет! — Его голос надломился. — Только не мой сын! Будьте вы прокляты, маги! Я не позволю этого!
Шагнув к Даламару, он схватил его... и задохнулся от боли. Рука горела, словно ее ожгла молния.
— Отец, пожалуйста, не вмешивайся, — пробормотал Палин, подходя к нему, и бросил на эльфа сердитый взгляд: — В этом не было никакой необходимости!
— Я его предупреждал, — пожал плечами Даламар. — Видишь ли, дружище Карамон, мы не можем открыть дверь снаружи. — Немигающий взгляд эльфа остановился на Палине. — Но здесь есть тот, для кого дверь может открыться изнутри!
— Для меня ворота откроются... — шептал Палин, поднимаясь по темным холодным ступеням винтовой лестницы.
Ночь легла на Палантас, окутав город тьмой и еще больше сгустив бесконечный мрак вокруг Башни Высшего Волшебства. На небе сияла серебристая луна Солинари, любимица Паладайна, но ее белые лучи не могли коснуться Башни. Обитающие внутри нее существа взирали на другую луну, темную, которую могли видеть только они.
На пролетах лестницы царила абсолютная темнота.
Карамон нес факел, но тьма поглощала слабое, мерцающее пламя — света наружу пробивалось не больше, чем от пучка зажженной соломы. Ощупью поднимаясь, Палин устал спотыкаться. Каждый раз сердце его болезненно сжималось, и он прислонялся к ледяной и влажной стене, закрыв глаза. Центр Башни представлял собой полую шахту с крутой спиральной лестницей, ступени которой торчали из стены, как кости неизвестной твари.
— Ты в безопасности, парень, — сказал Даламар, положив ладонь на плечо юноши. — Это задумано как противодействие нарушителям. Нас защищает магия, но вниз не смотри. Скоро станет легче.
— Почему мы должны были подниматься пешком? — спросил Палин, останавливаясь, чтобы отдышаться. Несмотря на его молодость, долгий подъем сделал свое дело: ноги юного мага болели, легкие горели огнем. Не хотелось даже думать, что сейчас чувствует отец. Даже Даламару, казалось, приходилось нелегко, хотя лицо эльфа было холодным и бесстрастным, как всегда. — Разве мы не могли воспользоваться магией?
