— Если не потеряешь, то и не найдешь… — глубокомысленно пробормотал Орлов. — Хотя лучше б я себе и дальше летел, а старик Вихрастый — жил, да поживал… Надеясь, что добрый пан все-таки не прогонит его на улицу…
Перекрестив лоб мертвецу, Василий бережно засунул цехины обратно в пояс, но подпоясываться не стал. Положил на лавку и вышел во двор. Под ногами захлюпало, словно не по суше ступал, а брел краем болота. О том, чтобы выкопать могилу в такой хляби и думать не стоило. Была бы еще какая-то лопата или мотыга, а так…
Василий огляделся и направился к развалинам навеса. Если на разграбленном дворе где-то и сохранились остатки нехитрого крестьянского инвентаря, то только там. Слабая надежда, но прежде чем начинать рыть землю саблей, пусть и чужой, посмотреть не мешало.
От сгоревшего навеса осталось полторы стены, два столба и три обожженных стропила. Странно, как это пожарище вообще держалось. Под всем уцелевшим верхом сухой земли было столько, что ладонью накрыл бы. Похоже, гайдуки не слишком жалели господских лошадей. Только что от ветра укрыли. Зато, в углу, присыпанная землей и мусором, нашлась старая ржавая мотыга. Бывший хозяин ею разве что навоз выгребал, но и такому инструменту Василий обрадовался, как новехонькой лопате.
Могилу Орлов решил выкопать в углу мазанки. Вряд ли еще кому-то придет в голову поселиться именно в этих руинах. А в доме, может статься, что и земля освящена. Все спокойнее будет лежаться усопшему. Но только Василий наклонился, чтобы поднять с земли мотыгу, как громкий крик и вопли заставили его опрометью броситься в единственный уцелевший угол навеса.
Отголосок битвы невозможно спутать ни с чем иным, кому доводилось его хоть раз услышать! На дворе сожженной усадьбы бушевала жестокая сеча. Кто напал, на кого и как это могло произойти незамеченным — Орлов не знал. Но сабля гайдука осталась в мазанке, и опричнику оставалось только как можно осторожнее выглянуть из своего ненадежного укрытия.
Во дворе перед мазанкой аж роилось от вооруженного люда. Опытному опричнику хватило одного взгляда, чтобы понять, что это не османские воины, а обычные башибузуки. Потому, как и одетые, кто во что, и вооружены преимущественно лошадиными щеками. Однако было их тут слишком много. Трое-четверо сечевиков еще могли бы с ними сладить, — разбойники сильны только в группе, — но одному не устоять.
Как стая волков терзает медведя, налетая одновременно со всех сторон, так и башибузуки вертелись по двору, один наперед другого, размахивая зубастыми цепами и копьями. Мгновение и невесть откуда взявшийся, как и степняки, пожилой казак, защищавший дверь, не уберегся от коварного удара. Твердая лошадиная челюсть с сухим треском врезалась ему в затылок, и крепкий мужчина, как подкошенный упал ничком, а его седой оселедец подплыл темной лужицей.
Нападающие возбужденно заалалакали и всей гурьбой кинулись к мазанке, на пороге которой, сжимая в руке колодку засапожного ножа, замерла перепуганная девица. Бледная, как полотно, ее же рубахи.
И только теперь Василий осознал, что видит перед собой не полуразрушенную, обшарпанную руину, а новенькие, недавно побеленные стены и еще не потемневшую крышу. Но обдумать такую диковинку ему не дали времени.
Как только защитник хаты пал под ударами башибузуков, девушка пронзительно вскрикнула, шагнула вперед, протягивая руку к телу погибшего мужа или, что более вероятно, отца, пошатнулась, но устояла. А в следующий миг, без слез и проклятий — с силой чиркнула себя ножом по горлу…
Василий, уже не заботясь о собственной безопасности, вскочил на ноги, готовый ринуться в само пекло, и… замер. Видение исчезло так же внезапно, как появилось. Перед ним была все та же, давно покинутая на произвол, заброшенная мазанка. Способная своим видом породить одну только грусть, да уныние. Зато у порога, именно там, где покончила с собой почудившаяся опричнику девушка, смутно угадывалось некое подобие человека. Странная мгла покачивалась, словно развешенная для просушки рубашка, а через беловатую муть тела проступал темный дверной косяк.
— Свят, свят, свят! — пробормотал Василий. — Матерь Божья, спаси и сохрани. Только привидений мне для полного счастья не хватало. Как будто одного обета данного покойнику недостаточно. Я же здесь не по своей воле прохлаждаюсь…
Призрак промолчал и не сделал попытки приблизиться. Но и не исчезал.
— Умерла ты, девонька, преждевременно, — продолжал Орлов. Привычка разговаривать с собой присуща многим людям, которым довелось длительное время оставаться в одиночестве. — С этим не поспоришь. Но я чем помогу? Убийцу Семена, того старика, что в доме лежит, хоть догнать можно. Правда, гайдук простил харцыза. Оставил грехи Тихона высшему судье… — Василий помолчал. — А тех голомозых, которые заставили тебя с собой покончить — где искать? Я же даже лиц их как следует не разглядел… Таких узкоглазых образин в каждом кочевье несколько дюжин. Да и, по совести говоря, не одна ты такая, сердешная. Чтоб за всех вас отомстить — орду в пень вырезать придется. Вот беда… — вздохнул тяжело. — Человек, чтобы уберечься от поругания и неволи, смерть принял, что за военным обычаем только уважения достойно, а церковь — самоубийство грехом считает. Одним из смертных грехов. И даже место для захоронения отводит этим горемыкам за кладбищенской оградой.
Соглашался призрак с опричником или нет, неведомо, но и не возражал. Стоял, лишь немного развернулся в его сторону. Может, внимательнее прислушиваясь к словам Василия, а может — желая лучше приглядеться.
— В дом пустишь? — шагнул ближе Орлов. — Или опять в окно лезть придется? Я с тобой с удовольствием поговорил бы, да времени мало. Мне еще такую же девчонку из плена вызволять надо, а времени совсем в обрез. Кто знает, что с Куницей без меня приключиться может? Тогда, хоть и в самом деле казаковать придется, чтоб Феофану и на глаза не показываться. А еще усопшего без последнего пристанища бросить нельзя. Не по-христиански это. Сама, небось, ведаешь?.. Иначе чего б тебе тут мыкаться? Не по своей ведь охоте твой дух этих руин держится.
Призрак не ответил и на этот раз, но заметно подался в сторону, освобождая проход.
— Спасибо, — как живой поклонился призраку девушки Орлов. — Мне действительно жаль, что с тобой такая беда приключилась. Не знаю твоего имени, девонька, но поверь: имел бы возможность — собственной грудью заслонил бы, а в обиду не дал.
'Аленушка…' — прошелестело тихонечко, словно прошептал кто прямехонько в ухо Василию.
— Что? — встрепенулся опричник. — Кто здесь? Покажись!
Но никто не отозвался. Разве что солнце, привлеченное громким окриком, заинтересованно выглянуло сквозь редеющий туман. И в его лучах все стало более обыденным. Даже призрак приобрел более характерные черты и больше не казался лоскутом потусторонней мглы. Теперь он еще отчетливее напоминал обычную девушку. Но видел ее Василий как сквозь густой дым от костра. Ветерок повеет — вот и лицо проглянуло. Еще раз повеял — вышитый рукав рубашки показался, а там — и вся фигура мелькнула на мгновение. И казалась девушка такой несчастной, такой одинокой, что слезы сами на глаза наворачивалась. То ли от жалости, то ли от того самого дыма…
