— Нет, — остановил его Атен. Караванщику совсем не хотелось, чтобы ради них Шамаш нарушал свои обычаи. К тому же… — Ты не можешь применять магию против людей. Дар, несущий жизнь, не должен стать причиной смерти. Так хотели боги. Они никому не позволят поступать против Своей воле, не стоит и пытаться… Ничего, мы справимся, ведь нам придется противостоять не стихиям, а людям.
— Я одного не могу понять, — маг опустил голову, словно не желая, чтобы караванщик увидел в его глазах отражение тех чувств, что терзали его душу, — как люди могли не просто помыслить об убийстве ребенка, но, ни на миг не задумываясь, пойти на такое?… Уж насколько был жесток мой мир, он всегда оставался милосерден к детям, позволяя им выжить. И даже самые безжалостные палачи отпускали ребятишек, считая, что до тех пор, пока малыши идут по жизни неосознанно, подчиняясь воле родителей или наставников, никто, даже самый жестокий бог, не может их судить.
— Наша земля куда суровее к детям, чем к взрослым, — Атен сел с ним рядом. Караванщик хотел коснуться рукой плеча наделенного даром, подбодрить, поблагодарить, но не решился. И он продолжал, надеясь, что маг поймет: — Им нужно не просто выжить, а заслужить свое место на земле… Шамаш, ты ведь видишь, что Мати не такая, как все… Чужакам еще не известно, что в караване есть и другие дети, рожденные в пустыне… Представляю, как они восприняли бы это… Я хотел сказать другое: да, я никогда не жалел о том, что мы отвергли этот страшный закон, но порой, когда я смотрю на дочурку, мне становится страшно… Я постоянно боюсь того, что с ней станет, какой она вырастит, будет ли она счастлива, ведь я даже не знаю, каким представляет себе счастье дети пустыни, только понимаю — не таким, каким видим его мы, рожденные в городах.
Шамаш взглянул на караванщика. Его глаза словно поглощали окружающий мир, впитывали в себя весь свет, который лучился глубоко, на самом краю бездны, внося в душу решившегося в них заглянуть не сравнимый ни с чем покой. В этот миг Атен вдруг понял, какая бесконечная пропасть лежит между ним и магом, пропасть длинною не в шаг, а тысячи лет дорог… В глазах мага была мудрость веков, знания, хранившиеся столетиями во владениях богов в ожидании того, кому было дано их понять. Он мог так о многом рассказать, все объяснить, но…
— Ты ни в чем не виноват и напрасно коришь себя. Просто такова жизнь: в ней есть светлые и черные полосы, — Шамаш умолк, повернувшись, стал всматриваться в снежную пустыню.
— Я… Это совершенно необъяснимо, я не в силах понять, почему законы, даже те, которые мы сознательно отказываемся соблюдать, имеют над нами такую власть… Я не знаю, как объяснить ей… Поймет ли она… — пробормотал Атен.
— Поймет — что? Что она не "проклятый снежный ребенок"?
— Простит ли она меня? Ведь я снова скрыл от нее правду…
— О чем ты говоришь! — голос мага стал резким. — Ты что, хотел вырастить ее в мысли, что она — нарушение закона, источник грядущих бед каравана и что там еще говорил этот человек? Или забудь все это и относись к ней так же, как раньше, или покинь ее. Я не смогу заменить ей отца, но я воспитаю ее добрым человеком, верящим в богов и их милость.
Атен растерялся. Он никогда раньше не видел мага таким: властным, строгим, решительным…
Шамаш смотрел на караванщика в упор, словно не просто ждал, что тот примет решение, а был готов в случае промедления решить за него.
Хозяин каравана сглотнул комок, подкативший к горлу, кашлянул и затем изменившимся до неузнаваемости, вдруг охрипшим голосом пробормотал:
— Я… Ты не так меня понял… Что бы ни случилось, я всегда буду любить дочь, она — все, что есть у меня в этом мире… Но…
— Что «но»? Ты боишься, что она будет тебя меньше любить за то, что ты не только дал ей жизнь, но и сохранил ее? — колдун с трудом заставил погаснуть разгоравшийся в его сердце, душе пламень. Но ему удалось это сделать, так что собеседник даже не заметил их. Его голос звучал ровно, в нем больше не слышалось нарастания урагана… — Тебе самому не кажутся смешными эти мысли? Что заставляет тебя сомневаться в ней?
— Нет… Ничего… Спасибо, — караванщик начал успокаиваться. И это спокойствие было куда большим, чем он мог себе представить: если все так, ему нечего больше бояться. У него не осталось тайн. Теперь он мог жить, ничего не скрывая, не сжимаясь от одной мысли о том, на что он обрекает дочь своей слепой отцовской любовью. Ему нужно было лишь последнее подтверждение: — Скажи, с ней ведь все будет в порядке? — Как только он мог быть столь безрассудным, чтобы хоть на миг подумать о Мати как о проклятом ребенке! Нет! Она — самое светлое, самое желанное существо на свете…
— Я сделаю все для этого, — услышал он в ответ.
Хозяин каравана проснулся, почувствовав, что повозка остановилась.
"Это еще что такое?" — ему потребовалось несколько мгновений, чтобы порвать оковы сна и, открыв глаза, начать осознавать реальность.
Первым делом он взглянул на беззаботно спавшую в дальней части повозки девочку и лишь убедившись, что с ней все в порядке, поспешил выбраться наружу, собираешься, наконец, узнать, что произошло, ведь остановка в пути — это не ерунда, а нечто почти чрезвычайное.
Конечно, Атен всецело доверял своим помощникам и дозорным, но в памяти были слишком свежи события последних дней, которые, вкупе с близостью чужого враждебного каравана, заставляли действовать.
Поспешно запахнув полушубок и надвинув на брови шапку, он зашагал к первой повозке, возле которой, как он уже успел заметить, стоял, напряженно всматриваясь в даль, Евсей. Рядом с ним замерли дозорные, держа наготове оружия.
— Что случилось? Чужаки? Разбойники?
— Я никого не вижу, — продолжая обшаривать взглядом пустыню, ответил брат.
Атен вышел вперед, склонился над следами полозьев, оставленных повозками чужаков, благо их еще не успели занести снегом ветра.
— Должно быть, они прошли здесь где-то ближе к полуночи, — раздался у него за спиной голос Евсея.
— Странные какие-то следы, — хозяин каравана даже коснулся снега рукой. — Легкие. Словно не нагруженный караван прошел, а пустая повозка…
— Не знаю, — Евсей опустился рядом с ним на корточки. — Я не заметил в них ничего необычного.
— Зачем же остановил караван?
— Шамаш велел.
— Но почему?
Евсей пожал плечами.
— Я не стал спрашивать. Хранителю виднее. Он — наделенный даром, и…
— Пойдем, — хозяин каравана резко поднялся. — Нужно узнать, что случилось.
— Погоди! Мы не можем… Пусть он не хочет, чтобы мы слепо подчинялись ему, это его право… Но мы должны доверять магу, а не допытываться до причин каждого слова… — однако, Атен просто не слышал его и, хотя помощнику того совсем не хотелось, он вынужден был пойти вслед за хозяином каравана.
