— Почему же Наследник не потребовал справедливого дележа после победы над Севзом? — ехидно спросил Тхар.
— Он упустил время, — с раздражением ответил Италд, — Хроан с Итлиском сразу запустили когти в добычу. А на этот раз Тифон поделит богатства на месте, сразу после победы: воинскую четверть раздаст в Акоре, а остальные велит записать на листах и объявит сразу по прибытии в Срединную.
— А эти время и место, — покачал головой Цнам, — откуда они?
Италд объяснил, что о праздниках аккорцев известно давно, но только теперь жрецы умизанского храма Неба разгадали, при каком положении светил его устраивают.
— Значит, опять эта Майя, — сморщился Тхар. — Предала Севза, не предаст ли Тифона?
— Кому? — пожал плечами Италд.
— Тому же Хроану.
— Всему есть мера, Невстающий, Тифон хочет вернуть Срединной справедливость, и мы должны поддержать его. Ждите нашего возвращения и готовьтесь к переменам. А сейчас, — он поманил Тейю, — давайте послушаем добрые песни.
Когда Даметра и Айд вошли в грот, Промеат разглядывал полоску кожи, испещренную знаками. Ым, услышав шаги у входа, угрожающе приподнялся со своего места у ног хозяина.
— Что ты, Мохнатый Брат, не узнал друзей? — сказал Промеат с упреком. — Входите, Мать, и ты, вождь. Есть новости!
— Добрые? — осведомился Айд, широко улыбаясь.
— До добрых еще далеко. Вот весть из Анжиера — прибыл флот Наследника для похода на восток. Есть слух, что хотят идти на Акор. В Кербе готовятся корабли. Надо на всякий случай предостеречь акорцев.
— Акорцы? Где это? — спросила Даметра.
— Далеко, — ответил Айд, — между оолами и восточными либами. Только стоит ли? Ведь они отказались от союза с нами и даже вредили. Да и передать весть очень трудно.
— К тому же, — вмешалась Даметра, — если акорцы отобьются, атланты полезут на оолов, либов, пеласгов и борейцев, а если возьмут добычу, то тихо уплывут домой.
— Вот этого нам и не надо, — сказал Промеат. — Не бойтесь за друзей. Мы условились, что все племена будут избегать открытых сражений. Только убегать, заманивать врага подальше от кораблей, устраивать ловушки мелким отрядам. Никакое войско не способно одолеть кочевников, если они ведут себя разумно и предупреждают соседей об опасности. Что касается предупреждения, то утром я пойду в пещеру, где мы держим голубей, и возьму птицу, родившуюся в гнезде у Посдеона. Через пять дней вождь пеласгов получит весть, а от него до акорцев три дня пути морем.
— Остробородый научился понимать речь знаков? — не поверила Даметра.
— Еще нет. Но у него живут двое моих учеников. Наши люди и птицы есть и у Гезд, Гехры, у Пстала, который после гибели Самадра стал вождем оолов.
— Я вижу, ты за эту зиму сплел крепкие арканы! — восхитился негр.
— Нет, Айд, — покачал головой атлант, — у нас еще мало сил.
— Вот так мало! — загорячился вождь. — Пеласги, борейцы, гии, оолы, теперь еще и котты с яптами. А твой посол, что приехал уговаривать меня на битву — будто Айда надо уговаривать! — негр захохотал, — от нас пошел к либийцам.
— Все это так, — Промеат улыбнулся горячности вождя, — но чтобы победить атлантов, надо много хорошего оружия. Где взять его? Нужны корабли, чтобы достичь Атлантиды.
Гости приуныли. Потом Айд вскинул голову:
— Приносящий свет! — заговорил он убежденно. — Когда Мать яптов рассказывала мне о твоей мудрости, я думал, что она приняла козла за буйвола. Но сейчас я говорю, — он лукаво подмигнул, — Даметра сочла буйволом мамонта! Уж раз ты взялся за дело, значит, сумеешь добыть все, что надо. Разве не правда? — Айд торжествующе оглядел собеседников, довольный, что нашел хороший выход.
Промеат со смехом протянул руки атлантским жестом покорности:
— Ты прав! Я придумаю, как достать и корабли и бронзу. Но делу, кроме головы, нужна могучая рука, которая направит копье в день битвы. Я хочу, чтобы ты, Айд, стал этой рукой.
Котт замотал головой. Лицо его, может быть впервые в жизни, исказил страх.
— Нет, нет, Приносящий! Я не могу быть рукой, направляющей копья; я сам — копье, сильное, но не хитрое.
— Айд прав, — вмешалась Даметра. — Он не может стать вождем, каким был Севз. Севз видел под панцирем врага его замыслы. А Айд — только потроха, которые надо выпустить наружу.
— Но Севз погиб. Кто же будет военным вождем?
— Ты! — в один голос сказали котт и яптянка.
— Я не воитель, кровь противна мне.
— Значит, ты постараешься, чтобы ее пролилось меньше, — сказала Даметра.
— Но я человек враждебного вам племени.
— За эти три дня, — улыбнулся Айд, — я уже перестал замечать свою красную кожу и длинные глаза. Все время мне хочется сказать: «Какой хороший котт этот Приносящий свет!»
Даметра ласково посмотрела на негра:
— Айд не силен в замыслах, — сказала она, — но у него большое сердце. Потому он так хорошо сказал. Верно: гии увидят в тебе рыжеволосого, пеласги — крючконосого, либийцы…
— Лупоглазого не хуже Хаммы! — подхватил Айд.
Несколько дней они обсуждали шаги готовящейся борьбы. Айд возвращался на юг, Даметра, много лун прожившая у коттов, теперь решила поселиться в самой восточной из яптских стоянок, откуда в случае опасности можно уйти в ибрскую котловину.
Айд с грустью готовился к разлуке. Мать яптов тоже чувствовала, что будет тосковать без своего черного охотника.
— Ты ведь знаешь, учитель, — говорила она Про-меату, — япты народ с тихими голосами и тайными мыслями. Это от многолетнего соседства с атлантами. Поэтому я сперва думала, мне будет плохо среди громогласных коттов. Но за год, что я прожила у Айда, я полюбила их.
— А котты ее! — вставил черный вождь.
— Правда! — улыбнулась Даметра. — Они даже нарисовали меня на скалах белой краской среди черных фигур. Только меня они сделали вот такой, — она вытянула руку к потолку пещеры, — а себя — по пояс мне! [3]
— Это из уважения, — сказал котт.
— После победы, — Промеат обнял обоих, — ваши племена будут дружить и вы проживете много лет вместе. — Они постояли молча: огромный негр, маленькая бледнолицая колдунья и бронзовокожий атлант-знаток.
Снова была осень. Уже два года Ор прожил в Срединной земле. В пасмурный день, когда серая пелена то наплывала холодным дождем, то отступала к скалам, он, сидя во дворе под навесом, чинил деревянное ведерко. Урожай был убран, община переводила дух после трудных дней жатвы. Но хозяйка не терпела, чтобы кто-то бездельничал. Рабынь она с утра усадила чесать шерсть, рабам велела молоть зерно, а гию, отличавшемуся сноровкой, сунула сточенное бронзовое лезвие и дырявую посуду.
