Карагаз развернулся и тяжёлыми шагами медленно прошёл до скамьи и уселся.
— Садись Далур. Разговор не будет долгим, но что без толку стоять? — немного помедлив, он начал: — Я родился на поверхности. Здесь. Почти два века назад. Отец с матерью были уже стары. Чудо, что камень даровал им меня. Так что я всю свою жизнь живу под небом, а не под горой. Я был ещё безбородым ребёнком, когда отец взял с меня клятву не соваться в глубины горы, не пытаться вернуться в отчие чертоги.
— Почему?
— Слушай! — Карагаз с недовольным видом ткнул толстым пальцем в сторону Далура. — Он никогда не рассказывал. Просто говорил, что там смерть и слепая злоба. Каждый раз, когда я спрашивал, я видел в его глазах страх и боль. Я поклялся, как он и требовал! Всё что я знаю — это то, что за полтора века до моего рождения весь мой клан, — он с трудом выдавил последнее слово, оно явно было для него непривычным, — навсегда ушёл из-под гор. И вот, мы три с лишним века живём под небом.
— Твой отец был Мастером над Руной?
— Как ты догадался? — Карагаз прищурился.
— Бляха на поясе. Бляхи с такой гравировкой носят только Мастера над Руной.
Карагаз опустил руку и неожиданно осторожно, с нежностью, дотронулся до бляхи.
— Да. Он был старшим Мастером над Руной и последним выжившим во время побега. Мне было около пятидесяти, когда он умер. Совсем слюнявый щенок. Щебень, — Карагаз тяжело вздохнул. — Я держу слово. Теперь мы живём здесь и не пытаемся вернуться под гору.
— Где же вы берёте еду?
— Не твоё дело, Далур, — Карагаз сильно ударил кулаком по столу и вскочил. — Мы Кровобороды, и мы не любим, когда к нам лезут. Я не прячу своего прошлого, но не позволю лезть в моё будущее! Нам нечем с тобой торговать. Я не расскажу тебе больше ничего. Я больше ничего не знаю. Ты дварф. Поэтому мы с тобой говорили, а не посадили в клетку или не убили.
— Я слышал, в трёх днях пути отсюда есть поселение людей. Почему вы не торгуете с ними?
Карагаз, тяжело выдохнув, уселся обратно на скамью.
— Что мы им дадим? Это барахло из кричного железа? — он отшвырнул кинжал со стола в сторону. — Я будучи сопляком видел у отца вещи нашего клана. Вещи, как твой топор. Как твоя, — он нахмурился, вспоминая слово, — кольчуга.
Его широкие плечи поникли.
— Ты прав, Далур. Нам нужна еда. Мы промышляли охотой в горах, но в последние годы зверь почти ушёл. Охотиться в лесу слишком опасно. Проклятые гоблины нападают без разбора, как только видят нас. А их больше. Намного больше, да и в лесу им сподручнее, чем нам. Оленья туша ценой жизни нескольких дварфов — это слишком дорого. А зелёных сколько ни руби, всегда ещё десяток вылезет. Мы не можем уйти, Далур. Я в ответе за своё племя, я делаю всё, чтобы они жили. Мы торгуем. Последние девять лет мы ловим орков и обмениваем их пришлым людям на зерно и муку. Ещё коренья собираем, уж не знаю, зачем они людям. Старый Морин попробовал сожрать варёный корень, и умер ещё до темноты. Отрава. Несъедобный мусор.
— Но как они приходят сюда?
— Ногами, да по дороге! Их почему-то гобла не трогает. Я бы задушил каждого из них их же выпущенными кишками. Но нам нужна еда. В этом году орки ушли совсем глубоко в горы. Обычно дерутся, как бешеные. А тут взяли и ушли всем скопом. Ближе двухдневного перехода морд своих не кажут. Без этого зимой нам приходится совсем туго. А с тем поселением людей мы не подружимся. Теперь точно, — он неожиданно яростно произнёс, — Да даже говорить с этими слабаками ниже моей чести! Отец ещё тепло отзывался об их племени. Надо было раньше. Пошли как бараны… — он осёкся, разжал кулаки и устало проговорил: — Уходи, Далур. Ты мне напомнил о том, как мы выглядели когда-то. Поэтому я тебе рассказал всё это. Поэтому ты уйдёшь живым. Сейчас же.
— Мы ждали тебя позже. Что случилось? — Арди вцепилась взглядом в разбитое лицо Далура.
— Потолковал с вождём. Нрав у них куда как крутоват. Признаться, честно, я рад, что живой.
— Ну! Или это всё, что ты можешь сказать? — нетерпеливо спросил Адрей. — Они там? Ты их видел?
— Там они, там. Нет я их не видел.
— Так откуда ты зн…
— А вот знаю! Слышал там кое-что.
Далур, кривя лицо от боли и ощупывая языком разбитый рот, принялся рассказывать о всём, что видел и слышал в деревне кровобородов.
— Так значит, орков не наловили — за людей принялись? — Адрей сердито свёл брови. — Надо в город отправить весть. Пусть дружину шлют. Мерзость эту по скалам размажут.
— Быстро же ты в добренького играть перестал. Слышал же, на зерно да муку меняют. Они просто жрать хотят, — Арди задумчиво крутила в руках камушек.
— И что с того? Теперь что угодно могут чинить? Зло в добром отношении не нуждается!
— Да я не про то. Вернёшься в монастырь — со своими братьями обсудишь добро, зло и, может, даже искупление. Мне то похрену, кто добрый, а кто злой. Ты уж поверь на слово. За собой стараюсь больше смотреть, и то через раз получается. Я о другом сейчас. Они ждут, что те парни на телегах привезут зерно и муку. Потому что зима близка. Потому что жрать хотят все, и эти Кровобороды — не исключение. И на еду они односельчан твоих и сменяют. Так вот, если телеги с едой к ним не доедут, то и селян они не отдадут. И держать их у себя будет, прямо скажем, незачем.
— Ты же слышала, — Далур вступил с кислой миной, прижимая к заплывшему глазу холодную сталь топора. — Их десяток уже на телегах, да ещё эти хвосты Толса. Два десятка супротив четверых, такой расклад не по мне.
— Может, из Каменной Топи мужиков поднять? Там найдутся не робкого десятка. Да и охотники местные на меткость не жалуются, — Адрей взволнованно прохаживался туда-сюда по небольшому каменистому пятачку.
— Одно дело оленей всю жизнь стрелять, и совсем другое — в живого человека вогнать сталь. Какой бы мразью он ни был. Разница есть, уж можешь поверить, — Мрачно проговорила Арди, но потом смягчилась. — К тому же слишком рискованно. Пахари на стражу полезут? С дубинками и граблями? Скольких из них посекут? А их посекут, будь уверен. Добрые намерения и благое дело не защищают от железки в кишках. Они без доспехов, без выучки. Не, слишком рискованно. Да и не успеем мы поднять их и привести к тракту. Мы пока до Каменной Топи дойдём, обоз уже до Кровобородов докатится.
— Значит, мы можем на обратном пути засаду поставить. Дорога тут одна, точно не промахнёмся. И внезапность, она всегда сподручна, когда на твоей стороне, — не унимался Адрей. — Вчетвером-то мы точно не справимся. Ну никак! Хорошо, если в тех клетках сами поедем, а не ворон кормить останемся. Но не отпускать же их с людьми на все четыре стороны.
— Этого я и не говорила.
— А что мы скажем Кровобородам? — встрял Далур. — Мол, не доехала вам кормёжка на зиму, будьте добры, отпустите всех, кого нахватали, — он с сомнением покачал головой. — Боюсь, они их могут с обрыва поотпускать. И харчи переводить не придётся, и концы, как говорится, в разлом. Нрав больно крут.
— Не знаю. Придётся как-то уговаривать их тебе. Обещать припасы… Да хоть из Каменной Топи им привезти.
— Там столько не будет, — Адрей недовольно фыркнул. — Эту мразь ещё кормить. Самим бы хватило до следующего года.
— Ну если не договариваться — точно хватит. На двадцать ртов меньше кормить придётся, — огрызнулась Арди. — К тому же я говорю «пообещать», а не «выгребать амбары». Чуешь разницу?
— Чую. Врать безголовым животным — плохая затея.
— Зато это даст время.
— Что толку?
— А ты подумай, может…
— Тихо! — впервые с прихода Далура заговорил Молчун, встав между спорящими. — Есть идея. Слушайте.
По погружающемуся в темноту лесу глухо разлетались звуки ударов топора в дерево. Меж ветвей и листвы кое-где проглядывали длинные и острые лучи заходящего солнца, багровым пятном сползающего за Топь. Чистый прохладный воздух дурманил и дразнил ароматами хвои, земли и осеннего увядания. Хотелось вдыхать его раз за разом, снова и снова, пока не закружится голова. Чуть зашуршала трава, её стебли настойчиво лезли в лицо и щекотали.
