Конан стоял, не в силах оторвать взора от этого неповторимого, сказочного зрелища. А молнии все падали и падали, уничтожая адских тварей. Поглощенные мистической картиной, люди не заметили, как высоко над их головами, в беспросветной черноте туч, стал собираться стремительный, точно свет, поющий неведомую чарующую песнь вихрь. О, этот вихрь не был обычным торнадо! Он шел не со стороны, не из недр земли, нет, он спускался сверху вниз, прямо на головы стоящим людям. Он, этот вихрь, имел свою цель, но в то же время не походил на плод одной лишь только черной магии; нечто неизмеримо далекое всему земному таилось в его неистово крутящихся спиралях…
Конан заметил вихрь, когда тот уже висел прямо над его головой. Неизвестно почему, но эта, несомненно, осмысленно крутящаяся чернота ужаснула его даже более чем вся армия безголовых нежитей. Исступленно закричав, Конан, не разбирая дороги, бросился прочь от черного вихря. А он, этот вихрь, тотчас метнулся вслед за ним, и страшная догадка посетила мечущийся разум варвара: ему, вихрю, не нужны были другие — Тараск, Просперо, Паллантид, — ему нужен был только он, Конан! И киммериец бежал, вложив в бег всю свою физическую силу. Он бежал по полю, усеянному телами аквилонских и немедийских воинов; вокруг продолжали взрываться, поражаемые молниями, нежити, а он бежал, не разбирая дороги…
И все же черный смерч настиг его. Словно тысячи цепей разом пали на тело варвара. И эти цепи бешено вращались вокруг него, не прикасаясь к телу, но обжигая его неземным холодом. Все кругом утонуло во мраке. Конан почувствовал, как вихрь отрывает его от земли, но не уносит, а неподвижно держит в воздухе, точно изучая каждую клетку его организма. Затем поведение вихря меняется: он куда-то тащит Конана, но не в сторону, не ввысь и даже не в иной мир, а куда-то вглубь — в глубь чего, Конану знать не было дано. Появились какие-то разноцветные вспышки, они осветили вихревой тоннель, по которому смерч тащил Конана. Одно мгновение ему показалось, что он видит лица людей и морды чудовищ, башни городов, горы и океанскую гладь. Но все эти видения слились в бесчисленные яркие вспышки, ранящие глаза и разум человека. Над головой он заметил отливающий голубизной круг из неистово вращающихся молний; к этому-то кругу его и тащило. Внезапно пришло осознание, что за кругом этим — иной мир, враждебный, мир, в который он ни за что не хотел попадать и из которого нет возврата… И он стал яростно вертеть всеми конечностями, его могучее тело сгибалось и виляло, словно он в морской пучине играл танец с незримым подводным чудищем…
Но ничего не помогало, вихрь был сильнее, и голубой круг неумолимо приближался. Вдруг раздался грохот — самый сильный и резкий из всех звуков, когдалибо слышанных Конаном. Точно раскололась Земля или некая небесная плита, удерживающая равновесие Вселенной, нежданно дала трещину. Грохот продолжался безмерно краткий миг, но казалось, он звучит вечно. Оглушенный, Конан почувствовал, как будто тело его разваливается на две части: он видел себя самого со стороны и в то же время знал, что тот, другой Конан, тоже видит его со стороны — так же, как и этот. Потом раздался пронзительный свист, плоть слетела со второго Конана, оставив только призрак, прозрачную оболочку, в точности повторяющую все линии и изгибы тела варвара. Свист повторился, вихрь схватил призрачного Конана, голубоватый круг разверзся, поглощая призрачное тело. В тот же миг живое тело Конана тряхнуло, он почувствовал под ногами бездну. Наконец произошла вспышка — словно тысячи солнц разом излили на него свой свет — и Конан потерял сознание.
Обессиленный, Тезиас полусидел-полулежал в своем кресле. Казалось, Заклинание Времени выпило из него все соки. Тело его и одежда напоминали испорченный волшебный светильник — они искрили, изрыгали голубоватые молнии, вокруг головы карлика плясал светящийся нимб, — впрочем, последнее еще больше сближало его с родом богов. Заклинание было давно завершено; разбуженные неземные стихии творили свое дело. Земля под ногами дрожала, за пределами дворца по-прежнему стонал рукотворный ветер, и небо было по-прежнему черным-черно.
Тезиас ждал — что ему еще оставалось? Он не знал точно, чем именно закончится его грандиозный эксперимент, какими будут побочные последствия. Но его авантюрная натура, его самовлюбленная уверенность не давали времени на новые размышления и повторные расчеты. Он претворил свой замысел в жизнь, как и было намечено. Теперь оставалось только ждать — ждать, чем закончится вызванный им катаклизм.
Ждать долго ему не пришлось. Голубоватые молнии вновь засверкали под куполом амфитеатра. Их становилось все больше, они ударяли вниз, о мраморный постамент, выступая своеобразными провозвестниками наступающего Нечто. Вскоре появилось оно само, это Нечто, — переливающийся мутно-голубоватыми блестками огненный шар. Шар медленно спускался вниз, с купола на мраморный постамент.
— О Великая Душа, что же это?! — не в силах сдержать волнения, вскричал всегда бесстрастный магистр.
— Это Огни Будущего, Брахо, они вступили в наш мир! — непривычным громовым голосом ответил Те-зиас.
Внезапно шар лопнул. Мириады огней рассыпались но залу. В то же мгновение разом стих неземной ветер, черные тучи, пленившие солнце, вдруг испарились, будто их и не было, короче, уже через секунду в подлунном мире не осталось ни единого видимого следа недавнего буйства неведомых стихий…
Когда облако искр осело, изумленные Тезиас и его слуги увидели, что на мраморном постаменте в центре амфитеатра стоит человек. Живой человек. Он был абсолютно наг, и всем были отчетливо видны героические пропорции его могучего тела. Большая, покрытая черными кудрями голова, бычья шея, отталкивающее, устрашающее лицо, на котором горели ясные голубые глаза, грудь, испещренная шрамами, крепкий торс и мускулистые ноги. Обнаженный богатырь изумленно смотрел на собравшихся, а они — на него. Один из монахов, еле двигая пересохшими губами, пробормотал:
— Ущипните меня, если это не &онан!
На что тотчас последовал резкий ответ Тезиаса:
— Ущипни его, Брахо: это не Конан.
Заслышав человеческую речь, богатырь тоже разлепил уста. Голос его был сильный, звучный. Он произносил слова как-то странно, неестественно, да и сами слова эти были словами нездешнего, неизвестного в Хайборийском мире языка. Однако Тезиас с великим удивлением обнаружил, что хорошо понимает этого человека, ибо язык сей был тем же самым, что и тот, на котором было написано его, Великой Души, послание к самому себе. Богатырь сказал:
