Нож погружался всё глубже, и Ульдиссиан застонал. Победный смешок сорвался с губ затенённого человека.
— Слава Пророку! — возликовал он. — Еретик мёртв!
Нападавший говорил правду. Ульдиссиан чувствовал, как по телу распространяется холод, который ни с чем нельзя спутать. Он катастрофически недооценил ангела.
Но, несмотря на прискорбную уверенность в своей смерти, Ульдиссиан оказал сопротивление ужасающему холоду, оказал сопротивление… И победил. Из остальных частей тела он перебрался ему в руки, где и остался. Жизнь снова била ключом в Ульдиссиане, но он продолжал пошатываться, чтобы наёмник думал, что он вот-вот упадёт.
Затенённый человек придвинулся ближе с ножами наготове, явно для того, чтобы устроить ненужную резню. Не было никаких причин нападать снова после последнего удара. Однако при этом наёмник, похоже, всё ещё желал погрузить клинки в свою жертву. Он поднял их высоко…
Ульдиссиан взял холод смерти, подарок Инария ему, и, прислонив обе ладони к груди ошеломлённого убийцы, направил весь холод в своего врага.
Наёмник испустил сдавленный крик, когда смерть жертвы прошла сквозь него. Ножи выпали у него из рук, стукнувшись об пол. Он схватился за туловище точно в том месте, в которое кольнул Ульдиссиана.
Сын Диомеда почувствовал, как остатки холода уходят из кончиков его пальцев. Он отслонился от затенённого человека. Одной рукой пощупав свою рану, Ульдиссиан обнаружил, что она уже затянулась.
Размахивая руками, наёмник повалился на занавеску. Он повернулся к свету.
— Великий Пророк, Г-Гамюэль п-подвёл тебя! П-прости меня, пожалуйста!
Ульдиссиан как раз спохватился, что от этого особого слуги он мог бы узнать что-нибудь об Инарии. Он бросился к тому, кто назвал себя Гамюэлем, но в этот миг тот же свет снова привлёк его взор.
Но на этот раз он ослепил Ульдиссиана так сильно, что остановил его. Ульдиссиан отвёл взор от Гамюэля и окна.
Возник внезапный, резкий порыв ветра. Занавеска пришла в движение, и свет больше не ослеплял его. Он снова кинулся к наёмнику…
Там никого не было.
Бросившись к окну, Ульдиссиан выглянул наружу. Первым делом он посмотрел вниз. Тем не менее, не было никаких признаков, что усердный Гамюэль решил покончить со своей угасающей жизнью, бросившись смерти навстречу. Стражи внизу у дворцовых ступеней стояли на посту как ни в чём не бывало, словно ничто их не беспокоило на протяжении многих часов.
У Ульдиссиана подкашивались ноги. Он возвратился к кровати, где внимательно изучил навес. Как он и подозревал, он был ничуть не выжжен. На самом деле, к комнате не было никаких признаков, что здесь произошло нападение, и тем более что Ульдиссиан убил неудавшегося наёмника. Часть ковра, на котором стояла кровать, была задрана и имелись порезы на его одежде, но ни одно, ни второе не являлось убедительным доказательством произошедшего.
Но хотя на нём не было ни шрама, который подтвердил бы события, он знал, что не представил битву. Только он не сможет доказать этого магическим кланам. Он не сможет доказать этого даже принцу Эхмаду, который, может, и поверит ему на слово.
Его внимание возвратилось к окну. Свет, который так докучал ему раньше, был на месте, хотя и гораздо тусклее. Теперь он точно знал, что́ это было и где оно находилось. В конце концов, комната Ульдиссиана выходила на север.
Север… Направление Собора Света.
* * *
Тело лежало перед Пророком в том виде, в каком было доставлено к нему при помощи заклинания. Гамюэль умер ещё до того, как успел принести извинение своему хозяину лично. Странное дело, но наёмник, ставший жрецом, ставший наёмным убийцей, не был убит. То, что он претерпел, на самом деле было не только куда более сложным, но вообще тем, чего Инарий не мог припомнить за все столетия своего существования.
Гамюэль претерпел не свою смерть… Но смерть Ульдиссиана.
Каким бы невозможным это ни представлялось даже для ангела, Ульдиссиан, который должен был умереть от полученной раны, вместо этого передал смерть своему убийце. Он вбросил своё умирание в Гамюэля, который, не в силах предпринять ничего иного, был вынужден принять его.
Инарий нахмурился. Причиной тому служили в равной мере причина гибели Гамюэля и несостоятельность его слуги. Пешка Лилит осуществила немыслимое. Это означало, что Инарию понадобится изменить всю свою стратегию. Настало время положить конец опасности, которой он всегда полагал нефалемов, — или эдиремов, как они себя назвали.
ТОГДА… ЕСЛИ Я ДОЛЖЕН РАЗРУШИТЬ САНКТУАРИЙ ДО ОСНОВАНИЯ, ЧТОБЫ ПОКОНЧИТЬ С ЭТИМИ ВЫРОДКАМИ… ТАК ТОМУ И БЫТЬ.
С несвойственным ему проявлением гнева ангел махнул рукой в сторону тела.
Труп Гамюэля стал белым, как мрамор, после чего превратился в пепел и рассеялся, несмотря на отсутствие ветра.
Инарий повернулся на месте, его потерпевший поражение наёмник был уже позабыт.
ТАК ТОМУ И БЫТЬ, — холодно повторил он. — ТАК ТОМУ И БЫТЬ.
Они должны были добраться до стен Кеджана уже на следующий день, однако ни Серентия, ни другие эдиремы не могли почувствовать и тем более связаться с Ульдиссианом. Мендельн, который был связан с братом иными узами, считал, что смутно уловил присутствие Ульдиссиана, но этим дело и ограничивалось.
По этому тревожащему поводу у него была своя теория, и сосредотачивалась она на магических кланах. Они считали столицу своими владениями, и чем ближе Мендельн подходил к ней, тем сильнее он чувствовал насыщенность магической энергией, которая накапливалась на протяжении многих поколений. Повсюду были наложены заклинания, и наверняка многие из них были призваны не только защитить работу одного мага от другого, но также помешать пытливым очам Собора и Триединого разузнать слишком много. Насколько заклинатели преуспели в последнем, был спорный вопрос, но они явно сеяли смуту среди эдиремов. Многие страшились, что их предводителя либо взяли в плен, либо убили, и ни он, ни Серентия не могли доказать обратного.
Всё больше становилось ясным, что если эдиремы не узнают ничего обнадёживающего о судьбе Ульдиссиана, их армия нападёт на столицу, когда доберётся до ворот.
Мендельн не хотел думать о том, какое тогда начнётся кровопролитие. Пойманные между эдиремами и магами, невинные точно будут умирать сотнями.
Но он ничего не мог поделать, чтобы предотвратить это.
Ближайшие деревни снова пустели перед их приходом. Остовы, которые некогда служили домами, казались Мендельну мрачнее, чем кладбища, ибо они предназначались для того, чтобы вмещать жизнь. Всё это было неправильно…
