– Еды на троих кладите! – потребовал Колобок.
– Тебе-то зачем? – шепотом спросил Богатырь.
– Положено – отдай! – строго сказал Гомункул. – Хлеб, знаешь ли, сам себя несет…
Воины в высоких колпаках глядели на Жихаря с благодарностью: хоть Смерти и нет, но кому охота коротать вечность в душном подземелье?
Покойного вождя жрецы своевременно подготовили к длительному хранению – вытащили скудные мозги и обильные внутренности, пропитали смолой и травяными настоями, – но работу эту, наряду с прочими, выполнили кое-как, отчего славный Карбаксай явственно пованивал. Ладно еще, что и нюх у людей притупился…
Плача не слышалось: за месяцы прощания со своим главарем всё выплакали, а до Жихаря с Колобком никому дела не было, сами напросились…
– Коня берегите, – сказал напоследок Жихарь. – Вернусь – спрошу!
– Продай, а? – сказал вождь. – Проверим, крестец у него крепок ли?
– Проверь! – великодушно разрешил богатырь и захохотал. Потом спустился по бревну с поперечинами в яму.
Скифы споро, пока странный гость не передумал, настелили над ямой бревна.
– Плотней, плотней! – командовал Жихарь. – Не желаю пыль глотать!
Наконец последний солнечный лучик над головой его истончился, поиграл на бревенчатой стене и угас.
Полетели первые комья земли. Удары становились все глуше и глуше.
– Так они курган целую неделю будут насыпать, – сказал богатырь и закашлялся. – Жалко, что нельзя раздвоиться: я бы до вечера управился, хорошенько поевши…
И почувствовал, что есть не хочется. И пить. И спать. На земле он этого не замечал. То есть замечал, но не хотел подробно думать.
– Ничего, – сказал Колобок. – Сейчас должно подействовать. Курган – это ведь для людей, для памяти…
– Душно становится, – пожаловался богатырь и закашлялся. – И запах этот… И темно…
– Лю мне подарил фонарик, – сказал Колобок. – Единственный умный человек среди вас, обломов. Даже непонятно, почему он с вами связался.
– А ты чего связался?
– У меня своя выгода…
– Зажигай свой фонарик, деловой…
В синем свете фонарика появились из тьмы высокие кувшины с пивом и квашеным молоком, связки конской колбасы, кабаньи окорока, головы сыра, стопы лепешек.
– Ты поешь, – велел Колобок. – Непременно. А то проголодаешься в Костяных Лесах, отведаешь тамошней пищи…
– Да я помню, – ответил богатырь. – Помню, что нельзя. Только кусок в рот не лезет, да и едят люди нынче больше по привычке… Скоро совсем разучимся…
Он подчинился, отведал скифской еды. Но то ли она безвкусной была, то ли вкус тоже подался вдогонку за Смертью.
– А вот эта золотая бляха с оленем умруну ни к чему, – сказал Колобок. – И гребешок этот со всадником и пешими воинами… Поднеси-ка меня поближе…
– Еще мы мертвяков не обирали, – оскорбился Жихарь. – Добро бы я его в поединке уложил…
– Ладно, я сам…
И Колобок начал было выпрастываться из своей сбруйки, но вдруг тоненько взвизгнул, крутнулся и вцепился лапками в ворот Жихаревой рубахи.
– Чего ты, чумной?
– А зачем он глядит!
На лице скифского вождя в самом деле открылись две черные дырки, но света не отражали.
– Не дрожи ты! – досадливо сказал богатырь. – Подумаешь, умрун поднимается! То ли мы видели!
– Это ты сам дрожишь, – шепнул Колобок. – А на меня спираешь…
Дрожали, конечно, оба – не могут ни люди, ни колобки привыкнуть к такому, да и не надо им к такому привыкать…
Звякнули золотые пластины. Карбаксай пошевелился и молчком сел на своем ложе. Жихарь ожидал, что умрун будет подниматься с великим кряхтением, но все звуки были внешними.
Заскрипели сапоги – покойник спустил ноги на деревянный настил, потом выпрямился…
– Осинки-то не припасли, – сказал Колобок.
– У меня оберег серебряный, – ответил богатырь.
Но мертвец не обратил на них никакого внимания, так что и оберег не понадобился.
Карбаксай подошел к бревенчатой стене и трижды ударил в нее кулаком.
– Оволс! – потребовал кто-то из-за стены басом.
Мертвый скиф выкрикнул бессмыслицу:
– Сенсация: поп яйца снес!
Но не такая уж это была и бессмыслица – бревна словно бы лопнули посередине, подались внутрь земли, открывая образовавшийся в ней проход.
Толстый вождь с трудом протиснулся внутрь. Богатырь кинулся за ним, но бревна сразу же вернулись на место.
– Как же так? – растерялся Жихарь. – Что теперь делать?
– Стучи давай!
Богатырь троекратно грохнул по бревнам, так что сверху посыпалась земля.
– Оволс! – раздался все тот же голос.
– Какой оволс? Я дяденьку сопровождаю! Мне положено! – возопил богатырь.
– Оволс! – настаивал незримый страж.
– Повтори, что мертвяк сказал! – посоветовал Колобок.
Жихарь, как мог, воспроизвел нелепицу.
– Оволс ёовс! – отозвался привратник, а стена не колыхнулась.
– Блин поминальный! Что ему нужно? Бабка про это ничего не говорила! Вот влетели!
– Тихо ты! Я все понял! Надо ему палиндром сказать!
– Какой палиндром?
– Такой, чтобы в обе стороны одинаковый! Ведь в Костяных Лесах и говорят навыворот! А на границе как раз надо палиндром предъявить!
– Где же я его возьму?
– Погоди, сейчас вспомню… А! Течет море – не ром течет!
Стена бесшумно раздалась, и богатырь увидел далеко впереди удаляющуюся тень скифа.
– Сейчас догоню! – пообещал он Колобку и рванул в проход.
– Не поспели вовремя с него побрякушки снять! – пропыхтел Гомункул.
– А ты-то чего пыхтишь? – возмутился Жихарь. – Это же я бегу!
– А я помогаю!
– Ну, спасибо!
Богатырю приходилось бегать подземными ходами – душно, правда, но в остальном все как и на земле. А тут и душно, и вязко, и движения какие-то неуклюжие, и ноги тяжелые…
Еще недавно Жихарь даже уснуть как следует не мог – здесь же едва не терял сознание.
Наконец настигли Карбаксая, ухватили за плечо:
– Дядя умрун, долго ли идти?
Ничего мертвец не ответил, не обернулся даже, только сбросил богатырскую руку и продолжал шагать ровно и размеренно.
– Слушай, может, тут еще и грамоты какие-нибудь спрашивают? – забеспокоился Жихарь. – Мы же с голыми руками!
– Надеюсь, до этого дело еще не дошло…
– И я надеюсь, хоть и не слишком. Ведь человеку везде норовят препоны поставить… О! Свет впереди! Гаси фонарь!
– Это не свет… Это тьма такая… Как бы разжиженная.
Они вышли в тусклый туман, в котором стены и свод растворились.
От тишины заложило уши, и богатырь хотел даже крикнуть: «Есть кто живой?», но тут же понял, что выйдет полная глупость. И боевой клич: «Всех убью, один останусь!» тоже не провозгласишь…
В Навьем Царстве не было видно ни просторов, ни гор, ни морей, ни неба над головой, ни земли под ногами – только мерзкий сырой туман вокруг. Покойник шагал вперед уверенно.
