Злые слова вылились из нее стремительным потоком:
— Ты думаешь, я не знаю, кто ты на самом деле? — закричала она. — Твои нежные слова — ложь! Твоя дружба — ложь! Ты хочешь того же, чего хотят все мужчины. Я вижу это по твоим глазам. Ну, давай. Набросься на меня с кулаками, кусай мою плоть, сжимай пальцами мое горло и души. Затем ты сможешь отойти в сторону и сказать: «Смотри, что ты наделала, шлюха!»
Ее дыхание стало прерывистым, и девушка попятилась от него. В последовавшем за ее словами молчании она поняла, что вспышка ее гнева была замечена, что моряки смотрят на нее. Каллиадес остался на своем месте, а когда заговорил, его слова были спокойными, а тон примирительным:
— Прости, Пирия. Я… оставлю тебя ненадолго. Мы можем… поговорить позже, если захочешь. Или нет.
Боль снова отступила. Девушка увидела, как он отвернулся. Внезапно испугавшись того, что она останется на носу одна, когда все эти мужчины смотрят на нее, Пирия окликнула его.
— Не уходи, — сказала она упавшим голосом. — Прости…
Он остановился, и она увидела, что молодой воин заметил интерес команды к их разговору. Тогда микенец вернулся и встал между ней и любопытными взглядами моряков.
— Это я должен просить прощения. Прости за все, что ты пережила, — мягко сказал он. — Я никогда не причиню тебе вреда, Пирия. Никогда не сделаю больно. Постарайся запомнить это.
Девушка подняла глаза.
— Ты влюблен в меня, Каллиадес?
Этот вопрос сорвался с ее губ, прежде чем она успела подумать. Пирия молча проклинала свою глупость. В любом случае ей не хотелось слышать ответ.
Молодой воин посмотрел ей в глаза, и она почувствовала силу его взгляда.
— Мои чувства принадлежат только мне, — ответил он наконец. — Все, что я знаю, — ты плывешь в Трою, чтобы встретиться с человеком, которого действительно любишь. Если ты позволишь мне, я прослежу, чтобы ты добралась туда в безопасности.
— Я никогда не смогла бы полюбить мужчину так, как ему бы хотелось. Ты понимаешь это?
— Разве я просил тебя любить меня? — поинтересовался Каллиадес.
— Нет.
— Тогда проблемы нет.
Он заметил движение в воде и отвернулся.
— Смотри туда! — закричал микенец, показывая на правый борт. Три дельфина серо-голубого цвета с гладкими телами прыгали и плыли по волнам.
— Мне всегда нравилось наблюдать за ними, — улыбнулся он. Это была неловкая попытка сменить тему, но она была благодарна ему за это.
— Они очень красивые, — согласилась девушка, затем посмотрела на него, желая показать, что доверяет ему. — Мое настоящее имя — Каллиопа.
Микенец улыбнулся.
— У нас прекрасные имена, — заметил он. — «Прекрасный голос» и «Скрытая красота». Твой голос приятен на слух. А мое имя оправдывает себя с каждым новым шрамом. — Он замолчал. — Я думаю, что твое имя должно оставаться в секрете?
— Да.
— Спасибо за то, что доверяешь мне. Я не предам тебя.
— Я знаю это, Каллиадес. Ты — первый мужчина, о котором я могу сказать такое.
Они стояли и непринужденно молчали, наблюдая за дельфинами и слушая удары весел о воду, медленный, ленивый скрип обшивки. Банокл присоединился к ним. На нем все еще были тяжелые доспехи, а лицо было испачкано кровью.
— Мы все снова друзья? — спросил он.
— Мы друзья, — улыбнулась Пирия.
— Хорошо, потому что у меня есть новости! — великан усмехнулся Каллиадесу. — Мы сможем участвовать в Играх, устроенных в Трое в честь свадьбы Гектора. Там будут соревнования по борьбе, бегу, кулачный бой, гонки на колесницах. Там будет турнир лучников и состязание по метанию копья. Я собираюсь участвовать в кулачных боях, и при хороших ставках мы сможем пожить какое-то время довольно неплохо. Может, даже купить… несколько… несколько, — он посмотрел на девушку и прочистил горло, — несколько лошадей. Ну, что ты думаешь?
— Хороший план, — кивнул Каллиадес. — С небольшими изъянами. Во-первых, мы не представляем ни народ, ни город. Во-вторых, последний раз мы были в Трое в качестве захватчиков, и нам, возможно, просто будут не рады. В-третьих — и это, я думаю, самое важное — ты скандалист, который не добрался до финала соревнования, чтобы встретиться с лучшими бойцами в нашем отряде из пятидесяти человек. Насколько я помню, Эрутрос победил тебя.
— Все правильно, — нехотя признал Банокл, — возможно, я не стану чемпионом, но я завоюю несколько наград. Поэтому мы все же могли бы заработать немного золота. А как насчет соревнования в беге? Бегал ли кто-нибудь быстрее тебя в нашем отряде?
— Нет, но опять-таки там было всего пятьдесят человек. — Каллиадес вздохнул. — Я согласен, что мы могли бы принять участие в Играх. Но кого мы будем представлять?
— Ага! Я позаботился об этом, — радостно воскликнул великан. — Я спросил Одиссея, не сможем ли мы представлять Итаку.
— И он согласился? — удивился молодой воин.
— Не совсем. Он объяснил, что Леукон представляет Итаку в кулачном бое, что он лучший боец в команде. Он сказал, что я смогу выступать от Итаки, если одолею Леукона сегодня вечером на Поминальном пире.
— А что Леукон думает об этом? Банокл широко улыбнулся.
— Счастлив, как свинья, оказавшаяся в дерьме. Он говорит, что не возражает попрактиковаться в бое. Очевидно, больше никто в команде с ним тренироваться не хочет.
— Ты думал, с чего бы это?
— Конечно. Я полагаю, потому что он наносит удары, как брыкающаяся лошадь.
— И это тебя не беспокоит? — вмешалась Пирия.
— Меня и раньше била лошадь. Я встал. Я всегда поднимаюсь. Когда я одержу победу над Леуконом, ты согласишься участвовать со мной в Играх?
Каллиадес посмотрел на Пирию, девушка улыбалась.
— Что ты думаешь? — спросил он ее.
Девушка посмотрела туда, где сидел Леукон, затем перевела взгляд на Банокла.
— Я думаю, что лошадь, о которой ты рассказываешь, должно быть, ударила тебя по голове, — заметила она.
Одиссей наблюдал за тем, как три его пассажира разговаривают на носу. Женщина, Пирия, была теперь спокойней и даже улыбалась. Редкое зрелище. Он вспомнил свои посещения дворца ее отца. Тогда она была моложе и более замкнутой, ее лицо всегда было серьезным, а серые глаза полны сомнений и подозрений.
— Кто она? — спросил Идоменей. Одиссей пожал плечами.
— Просто девушка, захваченная пиратами. Они изнасиловали ее. Каллиадес и его друг украли ее у них.
— Они получат за нее не слишком большую цену. Слишком дерзкая. Любого раба, который бы так разговаривал со мной, я бы выпорол.
— Они не собираются продавать ее или оставлять себе.
