— Кто говорит со мной? — переходя на ливонский, проговорил Стефан.
В углу послышалось шевеление, и к затухающему квадратику света на земле от окошка на четвереньках выполз молодой парень, весь в кровоподтеках и синяках.
— Здравствуй, добрый человек! — сказал он и попытался улыбнуться разбитыми распухшими губами. — Меня возьмешь с собой на эти Хеллеспиды[61].
Стефан руками обвел пространство вокруг себя:
— Разве что-то нас сдерживает тут?
— Я — Василий Буслаев, — снова попытавшись усмехнуться, представился парень.
Стефан удивился, даже больше — изумился.
— А как же утверждение: словно с гуся вода? — не пытаясь быть последовательным, спросил он, вспомнив рассказ Чурилы о каком-то безрассудном поступке этого новгородского парня из дружины Добрыши Никитича.
— Кто это сказал? — не понял Василий, для которого общение с единоверцем было живительным, восстанавливающим надежду эликсиром. Теперь, когда можно будет переброситься словом с земляком, поиски выхода из этого хлева сделаются в два раза эффективней.
— Чурила Пленкович, — ответил Стефан, чем вверг собеседника в полное недоумение.
— И этот здесь? — удивился в свою очередь он.
— Да нет, к сожалению, — вздохнул хунгар, подумав, что присутствие сына змеедевы с его навыками могло бы здорово облегчить задачу побега. — Он где-то на материке, домой идти собирался, родным местам поклониться.
Затем Дюк представился, объяснив, что здесь, в Англии, пока за монаршего наследника. Как только прибьют — снова станет хунгарским рыцарем Дюком Стефаном, которого ни одна собака на островах не знает.
— Позволь, а я про тебя слыхал, — сказал Василий. — И про тебя, и про Илейку Нурманина, и про Сампсу Колывановича. Мне Садко сказки о вас рассказывал, пока я Сампсу сам не встретил у Чудского озера, а потом на суде Соловья-разбойника[62]. А также я знаю, что ты назавтра «рыбаком» назначен. Эти свиньи так голосили об этом, будто каждому по мешку денег досталось.
Ну, «рыбаком», так «рыбаком». Отбросив все самые невинные игры, связанные с таким названием, Стефан припомнил о константинопольском развлечении, когда в Колизее, настоящей арене, а не недостроенной в Риме, бьется один человек с другим. У одного трезубец и мелкая железная сеть, другой же с маленьким локтевым щитом и коротким грубым римским мечом. Вот тот, у кого сетка — и есть «рыбак». Фантазии у этих свинолюдей не должно хватить на что-то свое, скорее — повторение чего-то услышанного, или, даже, подсмотренного.
— Сам-то каким ветром сюда залетел? — спросил Дюк у Василия, памятуя, о проступке, но совсем не в курсе: что произошло и как тот оказался в Англии.
Буслаев уселся поудобнее, обхватив руками колени ног, и сказал:
— Хотите — верьте, хотите — нет, а дело было так.[63]
Васька был совсем юн, когда к ним на постой пришел нищий музыкант из Ладоги Садко со своей немой собакой Жужей. За него было замолвлено слово, поэтому мать Буслаева отнеслась к молодому парню с доверием, о чем потом никогда не жалела. Да и Ваське с Садком тоже было хорошо и просто, будто со старшим братом.
Он-то и учил молодого Буслаева уму-разуму, когда время было, а когда не было этого самого времени, тот учился сам на улице с такой же молодой порослью ливонцев и слэйвинов. Короче говоря, шпаной был Васька первостатейной. Мать он очень любил и в то же самое время очень стеснялся этого чувства. Шпана, особенно слэйвинская, считала доблестью полную независимость от кого бы то ни было, в то же самое время, не стесняясь получать от родителей полное содержание. Самым доблестным считался, без всякого сомнения, сын князя Ярицслэйва Александр. У него всегда были какие-то деньги, и он хвастался, что умеет добывать их самостоятельно.
Однажды на такую «добычу» отправился с бандой Александра и Василий. То, что творили сбившиеся в стаю молодые слэйвины, Буслаеву и некоторым другим парням было явно не по душе. Деньги, конечно, добывались, но такая добыча жгла карман, и хотелось ее выбросить. Но тут, к счастью, появился со своими досками могучий суоми Сампса, разбросал всех молодчиков, а Васька, здравомысляще уклонившись от боя, ускакал домой, не разжившись в этом походе ни одной деньгой.[64]
В скором времени съехал от них Садко, сделавшись зажиточным купцом и непревзойденным музыкантом. Первым он занимался по необходимости, вторым — для души. А Васька никак не мог себя найти: не тянуло его ничем заниматься, хоть тресни. Александр звал его в свою дружину свею разбойничать, но Буслаев после известных событий сторонился былого кореша, а однажды, когда встреча все-таки случилась, даже разругался с ним в пух и прах.
— Да кто ты такой? — кипел слэйвин. — Ты один, одним и останешься. А у меня — войско. Я всех поборю.
— Ну, что же, так давай посмотрим, на что твои люди способны, раз они войско! — ответил Василий.
На том и порешили, что встретятся они «опричь Антоньева монастыря» с Торговой стороны, да и биться будут. Заклад установили, сговорились победителей не трогать, проигравших не добивать. Александр пошел отдавать распоряжения, чтоб «Ваську бить сильно, но не до смерти». Он не сомневался в успехе, впрочем, как и его дружинники, хорошо освоившие засадные методы ведения битвы княжича.
А Васька на аркаде Гостиного двора выкатил бочку меда, купленную в долг, да бросил клич: налетай, торопись, покупай живопись. Шутка — он шепнул, что нужны ему крепкие люди, чтоб выпили чашу в полтора ведра, да его удар промеж глаз выдержали. Желающих на дармовщинку полакать меду нашлось много, но величина Буслаевского кулака вызывала священный трепет. Приготовленный для такой цели кубок, конечно, вмещал не так, чтобы полтора ведра, не ведро и даже не полведра, но выглядел очень увесисто. Таким можно было на войне вместо палицы орудовать.
Наконец, нашелся молодец, из тех, что не могут сказать организму «нет». Выпил чашу, обтерся, удивляясь, что мало попало, сделал шаг назад, потом — другой, потом помахал руками и свалился, утробно рыча. «Обуглился», — зашептались в толпе.
— Эх, народ! — сказал на такое безобразие Василий, влил в себя кубок на глазах у собравшихся, потом схватил пустой бочонок, путающийся под ногами, и сломал его в щепки о свою голову.
— Ого! — сказал народ и воодушевился.
— Наливай! — вперед вышел — грудь колесом — человек, который, вообще-то, всегда терся с Александром.
Васька налил, тот выпил и победоносно взглянул на собравшихся. Потом смотреть перестал, улегшись рядом с другим, мертвецки пьяным, потому что Буслаев сшиб его кулаком, не особо, впрочем, сильно приложившись.
