— А питается-то тогда чем?
— Да пес его знает! Может, злобой людской, может червей каких в горло пихает! Нам-то какая разница! Вот теперь проверим, сможет ли он из золы и пепла восстановиться. Так что придется нам, друг мой Мортен, всю ночь палить костер, да пожарче, чтоб от этой дряни ничего не осталось.
В огне до сих пор угадывалось какое-то шевеление. Если уж утром посреди углей останется лежать то мерзкое туловище с расположенной поодаль ухмыляющейся головой, то мы признаемся в своем бессилии, попросим у карлика прощения за неудобства и, вздохнув, уйдем. Хорошо, хоть предположительно горящие карлики не распространяют никаких зловоний. Может, конечно, после того смрада, что устроил Охвен с рыбьей мукой, мы уже не в состоянии различать запахи горящей плоти. А так хотелось, вот прямо сейчас, побежать и насладиться ароматом ландыша серебристого!
— Слушай, Охвен, а другой цахес сюда драться не прибежит? — спросил я. — Чтобы братка своего — эльфа выручить?
— Не думаю, что у него хватит смелости. Поди, сейчас мчится во все лопатки по направлению к ближайшей границе с Римом. Про своего подельника даже не вспомнит — карлики же не стадные животные, — усмехнулся Охвен, не проявляя ни тени сомнения или беспокойства. — Иди спать спокойно, старина. Пусть приснятся тебе розовые сны!
— Ага, заснешь теперь! — проворчал я вполголоса, забираясь в шалаш. — То, вдруг, оборотни под боком появляются, то всякие цахесы танцы устраивают. Куда подевался мир без нечисти? Чего ее вдруг так стало много на единицу населения?
Тем не менее, уснул я мгновенно. Снов не видел никаких, проспал бы до утра, да Охвен растолкал и вложил в руку кружку горячего настоя:
— Твоя очередь быть истопником.
— А цахесы не приходили? — поинтересовался я, протирая глаза.
— Пока нет, — ответил старик, забираясь на мое место внутрь, — но если придут — ты уж будь добр, разбуди меня.
Костер все также пытался лизнуть небо своими языками пламени. В огне уже не угадывалось никакого шевеления неуязвимого карлика. Может, затаился? Странно, но я вновь не уловил никакого тяжелого запаха. Небо на востоке чуть розовело, значит, Охвен дал мне возможность поспать немного подольше. Что же, отдых мне был действительно необходим.
Когда Охвен вылез из шалаша, было уже совсем светло. Я его не будил, старательно добавляя дров и вглядываясь в огонь. Цахес-мститель так и не появился, как, впрочем, и никакой другой напасти.
Мы попили горячего настоя, позавтракали соленым лососем с пресными лепешками, тучи разбежались — красота! Огонь решили больше не поддерживать, поэтому костер постепенно затухал. Пока Охвен шевелил головешки, чтоб лучше горели, я сбегал к озеру. Любоваться водной гладью, конечно, дело почетное, но я искал ландыши. А когда нашел, то сунулся в них носом, как собака. От души сразу отлегло: я ощутил приятный аромат цветов.
— Все! Спекся, ханурик! — встретил меня Охвен, длинной корягой раздвигая обугленные останки дров. — И даже мокрого места от него не осталось.
Действительно, никаких следов обгорелых костей, ребер, черепов не наблюдалось. Я принес воды, и мы залили кострище, подняв тучу перемешанного с легчайшей золой пара. Цахес исчез бесследно.
— Наверно, сгорел, — догадался я. — При такой температуре мокрого места и не должно было остаться.
Охвен только хмыкнул.
Продолжая свой путь, каждый из нас думал, что на этот вояж мы исчерпали лимит встреч с непознанным. Напрасно.
Открывшаяся внезапно перед нами река слегка подзадержала нас: пришлось рубить плот и, отталкиваясь о дно длинными жердинами, переплавляться на другой берег. Река не казалась бурной, но воды в ней было много, поэтому нас уволокло в озеро. Впрочем, там, отталкиваясь от неглубокого дна и плавающих льдин, мы легко добрались до берега, не тратя сил на борьбу с течением.
Лагерь разбили уже в глубоких сумерках, перекусили, развесили мокрую одежду около костра и каждый занялся своим делом: Охвен завалился спать, а я сел, нахохлившись, у костра, завернувшись в меховую накидку, и принялся караулить. Половинка луны освещала проплывающие по небу редкие облака, в ста шагах вздыхало озеро, потрескивали, сталкиваясь, льдины. Меч в ножнах я держал на коленях: теперь каждую ночь Пламя несло боевое дежурство вместе с нами. Мой клинок, менее именитый, нежели его собрат, располагался под рукой у спящего, в шалаше. Мы посчитали, что так будет надежней. К тому же за спиной на кожаном ремешке висел клык оборотня, сослуживший не так давно хорошую службу. Пусть только кто попробует сунуться!
Нам оставалось всего два перехода до главного города Свеи — Удеваллы. Там нас ожидал дракар, готовящийся к походу в Гардарику. Вряд ли он уйдет сразу в море, поэтому я надеялся, что удастся немного отдохнуть: лесная жизнь отчего-то изрядно утомила.
Было холодно, но без ветра, я кутался в накидку, смотрел по сторонам, прислушиваясь к ночной тишине, как, вдруг, ощутил желание встать и пройтись к озеру. Меня это очень удивило: бродить ночью, да, к тому же, в направлении стылого холодного водоема — странное желание. Я поднялся, обошел костер и сел обратно. Как ни странно, это мне удалось сделать с некоторым усилием над собой: желание выйти от тепла на сырость не пропало.
— Да что я — ополоумел что ли? — вслух сказал я, и звуки собственного голоса добавили мне уверенности в том, что я поступаю правильно, оставаясь у огня.
И тут же где-то глубоко в моей голове раздались слова: «Хорошо же, тогда подойду я, только ты не бойся». Звуков никаких я не услышал, но я не сомневался, что слова каким-то образом прозвучали.
— Я и не боюсь, — сказал я вслух, а сам перехватился поудобнее за рукоять Пламени. Будить Охвена я не стал. Страх действительно отсутствовал. Удивление — тоже. Я был готов биться с очередным монстром, потому что выбора-то у меня другого никакого не было. Бежать — некуда, звать на помощь — помощь невелика. Я решил, что если со мной кто-то решил разговаривать, то внезапно нападать уже не будет. А от звуков моего голоса Охвен проснется и сориентируется, чтобы ударить в самый неожиданный момент. Это должно помочь.
Голос, воспринимавшийся мною, был лишен любой интонации и принадлежности к полу. Моя голова словно превратилась в пустую бочку, и где-то в самом центре ее происходило рождение слов, сразу же поглощаемых всеми стенками этой бочки. Уши в этом процессе совсем не участвовали, поэтому обиженно повисли капустными листьями.
Тем временем в круг света осторожно вышел оборотень. Точно такой же саблезубый тигр, как тот, которому осенью я смахнул ненароком голову с плеч.
— Да что же такое творится в этом мире! — возмутился я. — То — никого и никогда, то чуть ли не каждый день оборотни и цахесы! Что же адские врата — постоянный день открытых дверей?
