— А я куролесить начинаю. Вот, помнится…
Эрик пустился рассказывать, как, напившись с приятелем, посреди ночи полез в королевский зверинец. Представить этакого лося на дереве было, пожалуй, сложнее, чем сказочного единорога. Который, по его словам, оказался не сказочным, а жутко уродливым. Но даже если Эрик и привирал, выходило у него убедительно и забавно. Гуннар живот бы надорвал — если бы не настороженность во взгляде Ингрид, точно она была готова в любой момент сменить тему, пока Эрик не брякнул лишнего.
Гуннар подумал, что по пьяни становится не только мрачным, но и чересчур подозрительным. Чего такого лишнего мог рассказать целитель? Потом сложил воедино карты чистильщиков, проход на другой конец света — и приписываемые чистильщикам способности оказываться одновременно в разных частях страны, то, что когда его едва не убили твари, оба спохватились первыми, и явно знали, как с ними управляться… Замахнул еще один кубок. Занятная парочка, получается… Интересно, в столицу нет хода потому, что они в бегах? Отпускают ли чистильщики своих? Сам Гуннар формально не покинул свой орден — ему просто сказали, что усталость накапливается у всех, вернешься, когда пожелаешь. Или тебя найдут, если вдруг решат, что без тебя не обойтись. Но чистильщики могли размышлять по-другому…
Он снова встретился с внимательным взглядом Ингрид. Очень хотелось пообещать, что будет нем, как могила, но о таких вещах вслух вообще не стоило, поэтому Гуннар сказал о другом:
— Если я хоть что-то помню из того, чему меня учили, то чтобы вывести закономерность во взаимодействии девственниц и единорогов, нужна серия опытов…
— Вот, ты понимаешь! — воздел палец Эрик и пустился в рассуждения о необходимом количестве повторений опыта.
— Ага, мне, значит, про баб рот заткнули, а вам все позволено? — встрял Руни.
— Это не про баб, это про математику, — сказал Эрик. — Ну так вот, если выборку девственниц можно собрать хотя бы теоретически, то единорогов…
Руни, заржав, сунул ему очередной кубок. Вигдис переложила на еще одно здоровенное блюдо последние допекшиеся пирожки и предложила перебираться обратно в зал. Ингрид засомневалась, доберутся ли — ну то есть сами-то, конечно, дойдут, но как бы пироги не уронить, и еще вино… Бочонок, хоть и изрядно полегчал, оставался вполне увесистым. Но большинством голосов сошлись на том, что в кухне больше нечего делать. И правда жарко, Гуннар уже был готов окончательно наплевать на приличия и все же стянуть рубаху.
Но и в комнате Эрик унялся не сразу, рассуждая о вероятностях — вот, например, какова вероятность угадать начинку в пирожке? Чтобы его заткнуть, Гуннар предложил угадывать по очереди, а не угадавший пьет до дна — тоже уже, видать, хорошенький был. Остальным идея понравилась. Да и пирожки получились очень даже ничего, и вовсе не такие кривые, как казалось поначалу — или кривыми были уже все…
Словом, чем кончился вечер, Гуннар не запомнил и не вспомнил, как добрался до постели.
* * *
Он проснулся один, замерзший, в кромешной тьме. Пошарив вокруг себя руками, обнаружил разворошенную постель: видимо, скинул одеяло во сне, потому и околел. Вечером, разгоряченный вином, едва ли подумал про жаровню, вот сейчас и колоти зубами. Он слепо зашарил руками в темноте. Конечно же, ставни заложили, и, конечно же, одаренные не держали в комнатах ни свечей, ни кресала, а найти поганое ведро нужно было срочно. Наконец, справившись со всеми делами, Гуннар опустился на кровать. Хмель еще шумел в голове, но уже начинала подкатывать дурнота, перепил-недоспал, самое поганое состояние. И перепил, похоже, столько, что вечером никуда не годился, иначе не заснул бы один. Ладно, будет еще возможность не ударить в грязь, гм, лицом. А сейчас нужно заснуть снова, утро наверняка будет недобрым, так что стоит оттянуть его подольше.
Он нырнул под одеяло, обнаружил в кровати какой-то бугор, оказавшийся комком шелковистой ткани. Встряхнул, пытаясь разглядеть, снова выругался: по-прежнему было темно хоть глаз выколи. Сорочка. Длинная. Женская. Значит, лег он не один…
Додумать Гуннар не успел: что-то шевельнулось у стены, скрипнуло — дверь? — шаг, едва слышный. Следом еще. Кто-то двигался медленно, крадучись. Никому из оставшихся в доме незачем было красться в темноте. Гуннар рванулся на звук, мимолетно пожалев, что оставил меч внизу, а новым ножом так и не обзавелся. Кто-то ойкнул, что-то покатилось по полу с металлическим звоном. Узнав голос, Гуннар в последний миг остановил удар, замер, похолодев — он ведь бил бы всерьез, и… Она, впрочем, колебаться не стала: его впечатало в стену, выбив дух. Пока он тряс головой и пытался сказать хоть слово, загорелся светлячок.
— Сдурел? — выдохнула Вигдис. — А если бы я со всей силы приложила?
Гуннар закашлялся. Так это еще не со всей силы?
Дверь распахнулась, на сей раз с грохотом, явив Ингрид в чем мать родила.
— Кричали?
Гуннар застонал. Сейчас еще Эрик с Руни явятся, и… Ингрид оглядела комнату.
— Пить надо меньше.
Дверь за ее спиной закрылась прежде, чем он успел хоть что-то сказать в свое оправдание. Гуннар потряс головой, отлепляясь от стены.
— Прости, я…
— Я просто… — одновременно сказала Вигдис.
Они хором рассмеялись. Вигдис опустилась рядом, положив голову ему на плечо.
— Здорово я тебя?
— Жить буду, — хмыкнул Гуннар. — Хорошо, что ты крикнула. Я спросонья решил, что кто-то чужой крадется.
— Боялась разбудить. — Она улыбнулась, взъерошив ему волосы. — Проснулась, пить хочется, спустилась за вином, решила, что наутро оно пригодится обоим.
Так вот что зазвенело. Серебряный кувшин так и лежал посреди лужи вина.
Гуннар кивнул, поднявшись, помог встать ей.
— И не лень было одеваться?
Она в самом деле была одета почти полностью, накинуть плащ, и можно на улицу выходить. Впрочем… нет пояса, украшений, и башмаки завязаны кое-как, и волосы действительно встрепаны. Здорово же он перебрал, если не услышал, как она собирается.
— Я не настолько бесстыжая, как Ингрид, — хмыкнула она. — Мы же не одни в доме.
Гуннар снова хмыкнул, но развивать тему не стал.
— Вино утром действительно пригодится. Погоди, штаны натяну.
— Ложись уж, пьянчужка. — рассмеялась Вигдис. — Сама сбегаю. А лужу утром прислуга уберет.
* * *
Утро, точнее, полдень, действительно оказался недобрым. Гостиная выглядела так, словно в ней накануне пировал отряд наемников — что, впрочем, было недалеко от истины. Вино еще оставалось, но Гуннара воротило от одного запаха хмельного. Вигдис сунулась на кухню, вернулась сконфуженная — дескать, там поденщица возится и будет возиться еще долго. Гуннар припомнил, в каком состоянии было помещение, когда они уходили — да, пожалуй, возиться она будет долго, и, наверное, только боязнь остаться без работы удержала женщину от крепких выражений.
Сами они выглядели ненамного лучше — видно было, что прежде чем показаться на люди, все долго и старательно отчищали одежду Благо, тесто не сало, а залитую вином рубаху было проще сменить, чем отчистить, но Вигдис сказала, что узнала несколько новых выражений, слушая, как Гуннар пытается прочесать волосы, недоумевая, откуда там взялось тесто, вроде головой в кадушку не лазил.
Словом, когда гости сползлись в залу, головы трещали у всех. Стук в дверь не улучшил настроения никому, грохотали так, будто имели право ломиться. Вигдис пошла открывать.
— Руни, там за тобой, — сказала она, вернувшись. — Стража. Кого-то убили.
Глава 19
Руни на все лады помянул балбесов и бездельников, которые без начальства не могут записать, в каком положении было тело и что лежало рядом, и ушел. Остальные решили, что стоит дать поденщице возможность спокойно прибраться, а значит поесть лучше не дома. Вигдис покачала головой, дескать, мама сказала бы, что хозяйка она никудышная, раз из ее дома гости идут прямиком в трактир, ведь, кажется, в кладовке еще оставался сыр и окорок, но хлеба нет, и…
