И все-таки направились в «Шибеницу».
* * *
Гуннар удивился, увидев у дверей «Шибеницы» стражников. Бьёрн держал двух крепких парней, готовых всегда объяснить разбуянившемуся посетителю правила приличия, а где не справлялись вышибалы, пару веских аргументов всегда могли добавить другие гости. Поток воды на голову мигом остужал самые горячие головы, особенно в сочетании с языком пламени на руке, недвусмысленно направленной на буяна. Постоянные посетители трактира знали толк в доброй драке, и потому особенно ценили возможность посидеть и выпить спокойно.
Еще сильнее Гуннар удивился, когда стражники шагнули навстречу, держа мечи наизготовку. Все те же старые знакомые: Снорр со своими ребятами.
— Явился, наконец-то, — сказал Снорр вместо приветствия. — Пойдешь с нами, белобрысый.
Гуннар покачал головой, рука сама потянулась к мечу. Все его запасы человеколюбия иссякли в прошлый раз. Что бы там ни случилось, второй раз в допросную он не попадет. Вот только Вигдис зря лезет, еще не хватало, чтобы она его от стражи заслоняла. Ингрид, умница, положила ей руку на плечо, та замешкалась, оглянувшись. Эрик шагнул вперед, небрежно задвинув Гуннара за спину прежде, чем тот успел сказать хоть слово.
— Снорр, что случилось в этот раз? — поинтересовался целитель. Вроде бы спокойно, но Гуннар не хотел бы, чтобы друг когда-нибудь заговорил с ним в таком тоне.
— У нас предписание к аресту. Не мешай.
— По какому поводу?
— Тебя не касается.
— Все, что касается моих друзей, касается и меня. Ну?
— Не стоит, — сказал Гуннар. — Тебе есть что терять.
Эрик усмехнулся.
— Мне уже много лет нечего терять. Снорр, не дури. Готов поспорить, это очередная ошибка.
Гуннар подвинулся из-за его спины.
— Не знаю, что я якобы натворил в этот раз, но свидетелей не приглашают, держа меч наизготовку. А на дыбу я больше не дамся.
— Убийце там самое место, — сказал Снорр. — Не пойдешь добром — приведем силой.
Гуннар коротко глянул на Вигдис.
— Уйди, пока не началось.
— Нет. Мне тоже нечего терять.
— Уйди, я сказал!
Ей-то как раз терять было что.
— Как здоровье твоей жены, Калле? — подала голос Ингрид.
— Жаль будет, если твой ребенок не узнает отца из-за дурацкого недоразумения, — подхватил Эрик.
Стражник побледнел, но с места не двинулся.
— А твоя мать, Фолки? — продолжал целитель. — Кто присмотрит за ней?
— Не твое дело! Ты отказался ее лечить!
— Потому что меня позвали слишком поздно. Сам Творец бы не смог поставить ее на ноги. Но…
Снорр ощерился.
— Прекратите балаган! Вы не посмеете. Убийство стражника — это виселица.
— Убийство? — ухмыльнулся Эрик. — Чтобы доказать убийство, нужны трупы. А трупов не будет.
На его ладони блеснул ослепительно-желтым язык пламени, и тут же погас.
— Даже костей не останется. Ветер унесет пепел.
— Вы не посмеете, — уже не так уверенно сказал Снорр. — Свидетели…
— Кто? Завсегдатаи «Шибеницы» еще глаза не продрали.
— Я очень не хочу никого убивать, — сказал Гуннар. — Но в допросную я хочу еще меньше.
— Хватит! — рявкнул из-за спины Руни.
Откуда он здесь взялся?
Стражники подобрались, на лицах проступило облегчение.
— Вон отсюда.
Стражу будто ветром сдуло. Руни вздохнул, глядя им вслед.
— Не знаю пока, кто посмел отдать приказ через мою голову, но разберусь. Пошли пожрем, что ли.
Трактир по дневному времени был почти пуст, и все же едва служанка отошла от стола, все звуки стихли.
Руни вытащил из-за пазухи завернутый в ткань короткий болт — и Гуннар с первого взгляда понял, к какому самострелу он подходил. Неужели кто-то из родичей тех одаренных потребовал разбирательства? Обычно подобные стычки судей не слишком интересовали: одаренные опять что-то не поделили, сцепились, проигравший, если жив остался, возместит ущерб, нанесенный чужому имуществу. А если нет — то и суда нет. Впрочем, из-за свороченного ставня вряд ли кто-то стал бы жаловаться — себе дороже обойдется. И едва ли стража пришла за ним из-за того поединка. Они не запрещены, в конце концов, и убийцей за подобное назовут разве что родственники проигравшего, но не стражники. Тогда что?
— Вот эту штуку нашли вчера ночью в голове судьи, что допрашивал Гуннара, — сказал Руни.
Так вот в чем дело. Да, понятно, почему в первую очередь подумали на него. Сам Гуннар мысль о мести отложил пока, не до того было, но вспомнил бы непременно. Только он бы не стал ночью из самострела. Нашел бы к чему прицепиться и вызвал. При толпе народа, чтобы не отвертелся.
Тогда кто? У него исчез такой же самострел. Мог ли тот, к кому он попал, затаить зло на судью? Или разгадка куда ближе?
Платье-то на Вигдис было зашнуровано кое-как и волосы нечесаны, вот только под платьем белела сорочка, так что одевалась она явно не впопыхах, лишь бы срам прикрыть, пока за вином спускалась. И на башмаках влага — он тогда подумал, потому что уронила кувшин и забрызгала, как и подол. Твою же…
Спал Руни ночью, или утром рассказали?
— Домашние говорят, они проснулись от грохота. Кто-то обломал ставни. Выбил одно из стекол, выстрелил в дыру и удрал. Охранник клянется, что он погнался, но не догнал. И, судя по всему, не врет. Рядом со свороченными ставнями нашли ломик.
Он кивнул служанке, принесшей разваренный с мясом горох, улыбнулся. Та просияла в ответ. Руни бросил монетку, мотнул головой — иди, мол, не до тебя. Служанка ушла, отчаянно вертя задом, только вслед ей никто не смотрел.
Гуннару стало жаль неведомого охранника. Наверняка ведь не расспрашивали, а допрашивали. Вот только тот — или та, что уж себя-то обманывать — ставни снесла явно не ломиком. И едва ли убегала всерьез. Отвела глаза, и вся недолга, гоняйся, мужик, за тенью.
Руни в упор посмотрел на него.
— Я бы подумал на тебя. Если бы сам не пил с вами вчера и не видел, что ты лыка не вяжешь. Но этого никто не знает, а про то, что у тебя зуб на судью, напротив, знают все.
— Я могу под присягой подтвердить, что он из дома не выходил, — сказала Вигдис.
Ингрид глянула коротко, занялась едой, вперившись в миску. Только бы промолчала, взмолился Гуннар про себя.
— И навлечешь подозрения на себя, — продолжал Руни. — Я слышал, как ты сцепилась с отрядом Сигрун из-за того, что они пытались оскорбить Гуннара. И о том, как они попробовали отомстить, и чем все закончилось. Если об этом услышал я, значит, наверняка знают и многие другие.
Забрала ли она болт после той схватки посреди улицы? Гуннар не мог припомнить, хоть режь. Слишком занят был, стараясь не заблевать все вокруг. При одном воспоминании замутило, даром, что еда у Бьёрна ничуть не хуже пива.
— Я разозлилась не потому, что они оскорбили Гуннара. — Вигдис отложила ложку. — Они пытались оскорбить святость поединка. Альрик тоже говорил, что глубоко задет и собирался мстить. Не довелось, и я этому рада.
Она пожала плечами.
— Что до судьи, он заботился о законе. Возможно, чрезмерно усердствуя. Не он первый, не он последний, кто нажил врагов излишним рвением, и, думаю, что Гуннар не единственный…
— С каторги или из петли особо не отомстишь. А признавались у него все.
Гуннар мысленно выругался. На людях он был для нее лишь еще одним мечом, но Руни-то знает…
— Всегда есть друзья или родичи, — сказал Гуннар.
Вигдис хмыкнула.
— Да, мне есть за что его ненавидеть. Но зачем мне оружие? Сколько у него было охранников? Один, если ты сказал «клянется». Два остановившихся сердца. Два тела. Никаких следов. Даже если вся родня судьи будет клясться, что меня видели рядом, никто из них не владеет даром, так что никаких доказательств.
Руни отхлебнул пива.
— Да. И никаких разговоров. Не то что сейчас.
— Зачем бы мне лишние сплетни? Разве что, — она тонко улыбнулась. — Чтобы другие судьи испугались и начали искать охрану? Так и то сперва к тебе пойдут.
