Сразу же возникло ощущение узнавания. Будто босой ногой ступил на тропинку, по которой ходил с детства. И ещё – как мороз по коже. Вот теперь точно никаких сомнений не осталось, что здесь наследили именно моим ножом. Если уж оставшиеся после него колебания энергетического фона почти осязаемы...
Надо же, почти две недели прошло, а след толком остыть не успел. Ох, неужели выгорит?
– Ну, командуй, – остановился рядом вернувшийся с подкреплением Рустам. – Кого куда...
– Всем на второй этаж. – Я потёр глаза, в которые будто насыпали пригоршню песка. – Внизу один останусь.
– Уверен? – засомневался в правильности такого размещения Зубастый.
– Да. – Я оглядел столпившихся у входа бойцов «Красного декабря». У двух изменённых были автоматы Калашникова, у троих охотничьи двустволки. – Точно не уверен, но думаю, дело иметь придётся с ледяными ходоками.
– Лёдяные ходоки в Форте? – уставился на меня во всё глаза Второй. – Белены объелся?
– Скоро видно будет, кто чего объелся, – усмехнулся я. – Напалм, Вера где?
– Тут я, тут, – помахала рукой положившая чехол со снайперской винтовкой на чудом сохранившийся участок широких перил девушка. – Не волнуйся.
– Не уходи пока, ты мне нужен будешь, – предупредил я пироманта и вновь повернулся к Рустаму: – Как что происходить будет, не скажу. Совет один: не суетись. Ловушку загодя учуют, но придут обязательно.
– Ещё что-нибудь можешь сказать? – Зубастый так внимательно уставился на меня, будто взглядом хотел просверлить дыру во лбу.
– Действуйте по обстоятельствам, – я пожал плечами. Ветрицкий мрачно усмехнулся моим словам и, слегка прихрамывая, начал подниматься по лестнице на второй этаж. Молча миновав уже расчехлившую винтовку Веру, он устроился рядышком с выходившим на улицу окном. Что ж – разумно. Лишний обзор никогда не помешает.
– Живо наверх! – распорядился Рустам, и изменённые побежали к лестнице. – Двое с одной стороны, трое с другой. Второй – прикрываешь снайпера.
– Яволь, – козырнул Второй и направился к Вере.
– Уверен? – вдруг спросил уже собравшийся уходить Рустам.
– Иди давай, – отмахнулся я и носком ботинка принялся прочерчивать по снегу линии пентаграммы. Точность рисунка особого значения не имела, но из-за размеров провозиться пришлось минут десять.
– Делать не фиг? – закурил папиросу топтавшийся за пределами пентаграммы пиромант.
– Бутылку давай, – проигнорировал я замечание и сунул парню «Тайгу».
– Алкоголик, – вновь не смог промолчать Напалм. Что за человек такой!
– Кто бы говорил. – Я отхлебнул прямо из горла сладкого креплёного вина. Особым ценителем вин никогда не был, и от новой порции кагора меня несколько замутило. Голова закружилась, шары в кучу собираться начали... С голодухи – не иначе.
– Я, между прочим, не пью, – самодовольно заулыбался парень.
– Зато дымишь без ума. Бросай, пока не поздно.
– Бросай курить – вставай на лыжи, здоровьем будешь не обижен? – тут же припомнил подходящую к делу цитату пиромант.
– Вот именно. – Я поставил в снег бутылку, в которой оставалось ещё с треть испорченного виноградного сока, и, вытянув левую руку, высвободил запястье из рукава фуфайки.
– Ты чего это делать собрался? – уставился на меня пиромант, увидев вытащенную из чехла финку. – Хорош, самоубийство – это не наш метод!
– Дошутишься когда-нибудь. – Я стиснул зубы и резанул ножом поперёк вены.
Ух ты, больно-то как! И кровь что-то слишком сильно ливанула. Как бы не скопытиться раньше времени. А то возьмут тёпленьким. В смысле – остыть не успевшим.
Сунув нож в чехол, я кое-как зажал глубокий порез пальцами и начал медленно передвигаться вдоль прочерченных ботинком линий пентаграммы. Красные капли обильно пятнали снег, и всё сильней кружилась голова, а в ногах появилась неприятная слабость. Но торопиться было нельзя: приходилось следить, чтобы в тянувшейся за мной алой линии не было разрывов. Блин, это ж сколько крови вытечет? Литр? Или поболее?
– Неправильно ты, дядя Федор, запястье порезал, – с интонациями кота Матроскина заявил не отстававший ни на шаг пиромант. – Вену надо не поперёк, а вдоль резать...
Напалм начал нести всякую чепуху, но теперь я был этому только рад: каждый новый шаг требовал всё больше усилий, будто вместе с кровью из меня потихоньку сочилась жизненная сила. А может, так оно и было на самом деле. Очень уж тяжко. Хорошо хоть вино красное взяли – будет чем процесс создания красных кровяных телец активизировать. Слабое утешение, блин...
– Дай вина, – попросил я успевшего успокоить Веру пироманта и сделал длинный глоток. Терзавшая запястье боль понемногу превратилась в ватное онемение, но и голова соображала с каждым шагом всё хуже и хуже. Ничего, ещё один луч остался. Всего один луч...
– Ну ты здоров! – Напалм принялся заматывать заготовленным заранее бинтом моё располосованное запястье, когда я, едва переставляя ноги, доковылял до стены и бухнулся прямо в наметённый ветром сугроб. – Такое представление устроил, что факиры отдыхают! Заранее бы предупредил – на билетах целое состояние сделали бы. Ван-Гог со своим ухом нервно курит. Новый вид искусства – рисунок на снегу собственной кровью! Только ты в следующий раз птичку, что ли, какую нарисуй, или зайчика. Что-нибудь более креативное, одним словом. На массового зрителя рассчитанное...
– Вино тащи, – поморщился я от боли, повертев левым запястьем.
– Держи. – Пиромант сунул мне бутылку и запел:
Сейчас меня тошнит немного, нужен мне гемоглобин.
Ты поставь на стол вино, красное, как рубин.
Остаётся лишь напиться, я пока ещё живой,
Ломит у меня в зубах и в ушах какой-то вой.
– Спасибо, – поблагодарил я, в один присест выдул оставшийся в бутылке кагор и вытер пролившуюся на фуфайку струйку вина. Перевёл дух и швырнул бутылку в стену.
– Если загадать желание, – пиромант поднял оставшееся целым бутылочное горлышко, – и разбить горлышко...
– Дай сюда, – действительно припомнив такую детскую примету, я забрал у него горлышко и со всего размаху зашвырнул стекляшку в окно.
– Зачем? – поскучнел Напалм.
– Если всё получится – значит, горлышко разбилось. – Покачнувшись, я поднялся на ноги. – Если не получится – значит, не разбилось.
– Если не получится, тебе уже по фигу будут эти суеверия, – придержал меня за плечо пиромант.
– Всё может быть, – не стал спорить я и, выпростав из-под свитера цепочку, снял с неё светильник Доминика. – На, не потеряй.
